себя плащи и рубахи. Лют завязал на груди когтистые лапы; острые клыки подползли к шрамам на лице, указывая на причину их появления; серый мех блеснул в лунном свете. Уставившись на небо, Лют зарычал. Глухо, утробно. Рык воинов становился всё громче, перерастал в вой. Дух зверя пробуждался в человеческом теле, распускал сети, просачивался в кровь. Взору открывалась каждая травинка, дрожащий на ветру лист; нюх улавливал запахи дыма, крови и горелого мяса. По зубам потекла слюна, неутолимая жажда обожгла горло. Слуха коснулась чужая речь, человеческая поступь.

— Мы — рыкари — идём первыми, — рыкнул Лют. — Наворопники, оставайтесь здесь. Вступите в бой, когда услышите мой рог.

Много лет назад Лют поклялся не взывать к порабощённому когда-то зверю. Много лет прятал его глубоко в душе. За эти годы позабылось дурманящее чувство охоты, выжигающая ярость и неистовый гнев. Теперь всё это воскресало с огромной силой, гнало в бой, пленяло разум…

* * *

В глянцевой глади пруда отражалось безмятежное небо. Ни единого облачка. Благодатная тишь кутала уютный сад, побуждая хозяина этих мест предаться размышлениям. Ступив на деревянный помост, император Аримии взглянул на водную толщу — десятки гибких тел, извиваясь, устремились к нему.

— Они узнали вас, повелитель, — детский голос робко обратил на себя внимание владыки. — Они спешат к своему хозяину.

Лукаво улыбнувшись, император взглянул на внука, протянул ему деревянный короб.

— Вот к чему они спешат, Вэньшуну, — сказал Ши-цзун, открыв короб с кормом. — Едва заслышав твои или мои шаги, они спешат к тому, что мы можем им дать… Люди ничем не отличаются от рыб.

Император наотмашь бросил горсть корма; карпы сбились в разноцветную клокочущую тучу, борясь за любимое лакомство.

— Мой господин, — Вэньшуну неуверенно коснулся рукава деда, — но разве людьми движет лишь получение желаемого? А как же сострадание, вера, любовь?

— Чувства — это тот же корм, только душевный, — вздохнул император. — Любить, верить во что-то или сострадать кому-то — это такая же человеческая потребность, как сон или пища.

— Это неправильно, — прошептал наследный принц, выпустив из рук шёлковый рукав императорского одеяния.

— Так мы устроены, — пожал плечами дед, — и в этом нет ничего плохого. Ты должен понимать это. Ты должен дать народу то, что он хочет — веру в исключительность нации, надежду на лучшее будущее, ощущение защищённости, достаток… да что угодно, главное — вовремя понять, что нужно людям.

Вэньшуну виновато отвёл взгляд, прикусил губу. Теребя расшитый иероглифами пояс, едва слышно проронил:

— А если я не смогу этого дать?

Ши-цзун молча закрыл короб, опустил его на помост. Разглядывая внука, император вновь утвердился в мысли, что от своего отца мальчик взял очень мало. Мечтательный, нежный, робкий, проницательный — он становился полной противоположностью отца. Коснувшись детского подбородка, император заставил внука посмотреть на себя.

— Это неважно, Вэньшуну, — сказал он. — Главное — суметь убедить людей в том, что у тебя это есть или что ты способен это сделать… Тем более, людям достаточно и малого кусочка того, к чему они стремятся. Если у крестьянина появится мешок риса, то он поверит, что становится богаче.

— Неужели я смогу так поступить? — в глазах мальчика отразился страх, и это не смогло скрыться от старого императора.

Устало вздохнув, Ши-цзун выпрямился, погладил внука по голове.

— Сможешь, Вэньшуну. Когда судьба заставит тебя выбирать между жизнью и смертью, ты сможешь всё.

Наследный принц приоткрыл рот в немом испуге — дед никогда не шутил, каждое его слово было осмысленно и подтверждено действиями. От этого мальчику сделалось не по себе, по рукам пробежала дрожь.

— Повелитель! — голос слуги донёсся из-за цветущих слив.

Вэньшуну обрадовался ему как спасению от тяжёлого разговора, к коему, казалось, он никогда не будет готов. Отводя ветви, скользя по влажной траве, слуга подбежал к императору, опустился на колени.

— Повелитель, к вам прибыл генерал Мун… Он слаб, но желает поговорить с вами.

Ни единого мускула не дрогнуло на лице императора. Поцеловав внука в лоб, Ши-цзун молча направился к дворцу. Слуга бегло поклонился наследному принцу и, приподняв подол своего одеяния, поспешил за владыкой.

Прислонившись к колонне, в тени резной крыши Мун ждал императора. Долгий путь отнял все силы, а может, не только он. Генерал так и не получил вестей ни от Бея, ни от сына. Тревога укоренялась в сердце, не давала покоя, изводила ночами.

— Мой друг, — властный голос заставил генерала вздрогнуть, — ты очень бледен, тебе стоит отдохнуть. Я распоряжусь, чтобы мой лекарь осмотрел тебя.

Мун опустился на колени перед владыкой, поднимающимся по ступеням. Сопровождавшему императора слуге хватило одного лишь жеста властителя, чтобы понять, что он тут лишний. Ши-цзун остановился перед генералом, равнодушным взором окинул дворцовую галерею — никого.

— Я слушаю тебя, — спокойно, но со сталью в голосе произнёс император.

— Господин, я не смог взять Кийский острог, — начал Мун, не смея смотреть в глаза императору.

— Да, ведь там обитает Хуапигуй, — ухмыльнулся Ши-цзун. — Юинг прибыл ко мне вчера вечером, рассказал о том, что смог узнать от твоих воинов… от той горсти, что смогла выжить.

— От главного разведчика империи ничто не укроется, — горестно заметил Мун. — Вот только он не видел её своими глазами. Владыка, я не верю, что демон Хуапигуй предстал пред нами в обличии женщины, но и в то, что это был обычный человек, тоже не верю.

— Расскажи о ней, — велел император, пристально глядя на бледного генерала.

— Она появилась из ниоткуда, лишь стоило нам направиться к Аргуни… Всё шло, как вы задумали — воины кийского острога вступили в бой с первым отрядом, второй отряд незаметно вырезал всех разведчиков. Ничто не мешало нам пройти к Аргуни, путь был открыт. На подступе к лесу на нас напал небольшой отряд, который я рассчитывал легко разбить. Но она встала у меня на пути. Словно питаемая грозой, эта женщина двигалась настолько быстро, что мои воины не успевали отражать её атаки. Она вселяла страх. Тархтары получали от неё силу, не знаю как, но тяжелораненые воины вставали и бросались в гущу схватки. Я сошёлся с ней в бою — она ничуть не слабее Акима.

— Быть того не может, — прошипел император.

— Мой господин, — Мун поднял на владыку взгляд, подался к нему, — мне доводилось биться с Акимом, он был силён непомерно, но при этом никогда не был жесток. Эта же женщина… её лицо покрыто кровью павших… она убивает всё, что встаёт перед ней…

— Однако ты выжил, — заметил император.

— Вы можете казнить меня, владыка, но я уверен в том, что