— Огонь! — рявкнул сержант.

Пушка выстрелила.

Разумеется, его люди выражали неудовольствие от былой нерешительности своего командира. Все делалось строго по уставу. Ни развязности, ни поблажки, ни товарищеских подначек, ни следа непринужденного понимания с полуслова, естественного для хорошо сработанного расчета. Только жесткая приверженность мельчайшим деталям устава.

— Следует ли нам зарядить и выстрелить снова, ваше благородие? — Сержант вытянулся по стойке «смирно», прямой как палка. Его взор был бесстрастен.

— А что вы посоветуете, сержант?

— Ваше благородие! Ничего не посоветую, ваше благородие!

— Тогда мы передвинем орудие дальше по улице и разрушим соседний дом.

Спустя пару секунд Евгений понял, что он опять ошибся. Следовало выпустить очередной снаряд в дымящийся мусор или передвинуть орудие в другом направлении. Однако сержант отрапортовал:

— Ваше благородие! Есть, ваше благородие!

Евгений едва не плакал от унижения.

И вдруг, в нарушение устава, какой-то стрелок закричал и указал на небо. Обернувшись, Евгений увидел самое потрясающе зрелище в своей жизни: голый великан возвышался над зданиями — совсем недалеко от расчета. Языки пламени отражались от его кожи, отчего она мерцала. На краткий миг Евгений предположил, что он погрузился в мистический транс и узрел одного из демонов Преисподней.

Гигант перемещался на фоне звезд. Он медленно повернул в Театральный проезд, направляясь прямо к солдатам.

Лошадь Евгения встала на дыбы. Некоторые вояки явно приготовились бежать наутек. Кто-то выронил банник для прочистки пушечного дула и собрался удрать восвояси.

— Оставайтесь на местах, черт вас побери! — заорал Евгений, хватая запаниковавшего солдата и швыряя его к пушке. Он выхватил саблю. — Я убью первого, кто сломается! Сержант, вы командуете своими людьми или нет? Развернуть орудие. Дать мне вертикальную наводку. Вы что, зайцы да гиены? Стойте и сражайтесь как русские, на чье имя вы претендуете!

— Командир, — сказал сержант, — нет ни минуты для точного…

— Так наводи на глаз!

Орудие нацелили, вертикальный угол поправили.

— По вашей команде, лейтенант.

— Подпустите его ближе. У нас времени только на один выстрел.

— Сейчас, командир?

— Рано.

— Хороший прицел, ваше благородие.

— Еще чуть-чуть… — прошептал Евгений.

— Он близко, мать его.

— Нет, пока я не скажу, — отрезал Евгений. Он дождался последнего возможного мгновения, а потом заставил себя молча сосчитать до трех.

— Огонь!

Они выстрелили.

Громадное сердце князя Московии билось так тяжело, что готово было разорваться. Он не питал иллюзий на свой счет. Тело его предназначалось для распростертого и дремотного существования. Он не мог долго жить, как любой из его собственных миниатюрных подданных. Его могучие кости подверглись сотням микропереломов из-за вызванных его прогулкой перегрузок. Его внутренние органы, сокрушаемые силами, которым они никогда не были предназначены противостоять, отказывали. Спустя несколько секунд его сердце остановится.

Он понимал, что это случится, еще когда стремился проснуться, ибо громадный мозг князя был способен на чудеса экстраполяции. Более того, ведя до сих пор лишь призрачное существование, он не был подвержен страхам, естественным для человека, чувствующего приближение смерти. В точности наоборот. Впервые он оказался способен испытывать полноценные эмоции и полностью им отдался, растворившись в дивных ощущениях.

Он знал, что его ждет: короткая, но радостная жизнь.

На улице он увидел артиллерийский расчет, суетящийся у орудия. Люди напоминали крошечных солдатиков, и князь любил их с искренностью ребенка, который души не чает в своих игрушках. У них были крохотные плюмажи на киверах и микроскопические латунные пуговицы на мундирах. Они забивали порох и ядро, а их командир размахивал саблей, поблескивающей в лунном свете.

И вдруг сердце князя отказало. За миг до того, как мир потемнел, правитель Московии увидел в жерле орудия облачко белого дыма.

Умирая, он жалел, что так и не узнал, что будет дальше.

Когда Аркадий очнулся, он услышал голосок Жемчужины:

— Это было приятно. А теперь?..

Аркадий осознал, что лежит на спине и штаны спущены до лодыжек. Один ботинок пропал, равно как рубашка и камзол, но шлем по-прежнему красовался на голове. Каждая мышца в теле болела, будто его били кувалдой. Кроме того, он был целиком и полностью выжат. Не мог даже пальцем пошевельнуть или хоть слово вымолвить. А заставить себя открыть глаза и подавно. В довершение всего он не помнил ничего из того, что с ним только что проделали шесть безупречных Дочерей Иштар.

— Я хочу увидеть лицо нашего жениха, — промурлыкала Этери. (Он узнал ее сладостный голос, на который некогда молился и который до сих пор волновал его сердце.)

Голова Аркадия моталась из стороны в сторону, пока Этери дергала и тянула за серебряный шлем. Наконец она догадалась расстегнуть ремень под подбородком.

Воцарилась тишина.

— Ой… Аркадий! — воскликнул кто-то.

Послышалось торопливое шарканье: Жемчужины собрались вокруг распростертого тела юноши и потрясенно на него уставились.

Удивительно, что ни одна из них не умерла. Мысленные команды, встроенные в них инженерами-генетиками Халифа, не сработали. Жемчужины насладились сексом с князем Московии (по крайней мере, они так считали), и акт любви освободил их от психических оков. Теперь они могли делать что пожелают и с кем хотят, как и положено от рождения женщинам повсюду.

— Но почему на нем корона?

— И скипетр в руках?

— У него в карманах камзола драгоценные камни, ювелирные украшения, золотые слитки…

— Он стал вором! — воскликнула Этери.

— Как романтично, — недоверчиво сказала Евлогия.

— Недостаточно романтично.

— По-моему, все, что меньше самоубийства, оскорбительно.

— В любом случае сокровища принадлежат русскому народу и государству Московии, поэтому мы не можем присвоить их себе, — подытожила Этери. — Посмотрите на филигранное золотое яйцо! Нельзя просто оставить Аркадия здесь, чтобы он сбежал с добычей.

— В зале есть сундук, положим все вещи в него. Когда неандертальцы вернутся, поставим Энкиду на стражу у сундука для великого князя.

Кто-то кашлянул.

— Вот и мы, — прохрипел мужской голос, и одновременно другой произнес: — Мы выиграли бой.

Жемчужины завизжали.

— Закройте глаза, мы растрепаны!