гулять, работать, есть, иметь связь с женщиной. Тогда все это встречает молчаливое сопротивление, переходящее во всеобъемлющую инертность. Все приходится делать через силу, а то и вовсе вся деятельность сводится к минимуму. Отсюда – непродуктивность, утомляемость, хроническая усталость.

С прояснением этих внутренних процессов обнаруживаются два фактора, которые, по всей видимости, их поддерживают. Пока пациент не вернулся к своей спонтанности, он может отчетливо понимать, что живет бездарной и скучной жизнью, и не видеть, как это можно изменить, потому что (как он считает) ему не удалось бы вообще ничего, если бы он не заставлял себя (вариант: ему приходится заставлять себя сделать даже какой-либо пустяк). Другой фактор состоит в том, что его инертность теперь выполняет важную функцию. В мыслях он превращает свой психический паралич в раз и навсегда свалившуюся на него беду и использует его, чтобы отбрасывать самообвинения и презрение к себе.

Бездеятельность, таким образом, преподносится как заслуженная награда, что получает поддержку еще и с другой стороны. Он выбрал свой способ решения конфликтов – обездвижить их, вот и свои надо он точно так же пытается «связать». Он старается избежать ситуаций, в которых его побеспокоили. Это еще одна причина, по которой он сторонится контактов с другими и избегает всерьез ставить перед собой какую-либо цель. Он не отступает от своего бессознательного девиза, гласящего, что, пока он ничего не делает, он не нарушит приказаний никаких надо и нельзя. Иногда он добавляет чуть рационализма этим избеганиям, говоря, что любая его целеустремленность нарушила бы права других.

Так внутрипсихические процессы продолжают поддерживать уже принятое решение уйти от людей и постепенно создают то самое положение связанного по рукам и ногам человека, которое и являет нам картина «ухода в отставку». Терапия не смогла бы подступиться к этим состояниям, если бы зов свободы не содержал в себе позитивных элементов. Если этот зов пациент ощущает особенно сильно, то вредоносный характер внутренних предписаний для него быстро становится очевидным. При благоприятных условиях он может и вовсе посчитать их ярмом, чем они и являются, и может открыто попытаться его сбросить[70]. Конечно, сознательная установка сама по себе не избавит пациента от предписаний, но поможет постепенно их преодолеть.

Если теперь мы посмотрим назад, на общую структуру «ухода в отставку» с точки зрения сохранения целостности, нам станет очевидно, что определенные наблюдения приобретают смысл и занимают свое место. Стоит лишь сказать, что целостность истинно отстраненного человека всегда поражает чуткого наблюдателя. Я первая всегда видела это, но раньше мне было непонятно, что это срединная, неотъемлемая часть структуры. Отчужденный, замкнувшийся человек может быть непрактичным, инертным, непродуктивным. Он может бояться влияний, и его подозрительность не позволяет наладить близкий контакт, но ему присуща, в большей или меньшей степени, искренность, чистота самых глубоких его мыслей и чувств, которые нельзя подкупить, подчинить соблазнам власти или успеха, лестью или «любовью».

В потребности сохранить внутреннюю цельность мы узнаем черты еще одной детерминанты основных характеристик типа. Сперва мы видели, что избегания и ограничения были поставлены на службу интеграции. Потом мы увидели, что и они определяются потребностью в свободе, но еще не знали ее смысла. Теперь мы понимаем, что это свобода от вовлеченности, влияния, давления, от пут честолюбия и гонки на выживание ради того, чтобы сохранить свою внутреннюю жизнь незапятнанной и непорочной.

Нас может озадачить, что пациент ни слова не сказал об этих самых важных вещах. На самом деле он много раз косвенно показывал, что хочет «остаться собой»; что он боится «утратить индивидуальность» в психоанализе; что психоанализ сделает его похожим на всех прочих; что психоаналитик неумышленно может превратить его в свое подобие и т. п. Но психоаналитик часто не видит полный подтекст таких высказываний. Их контекст приводит к мысли, что пациент или хочет остаться со своим наличным невротическим Я, или стать своим грандиозным идеальным Я. А на самом деле пациент защищает status quo. Но его настойчивые попытки остаться собой выражают и тревожную заботу о сохранении целостности его реального Я, хотя оно для него еще не очевидно. Только в процессе психоаналитической работы он познает старую мудрость, что он должен потерять себя (свое невротическое прославляемое Я), чтобы обрести себя (свое истинное Я).

Из этого основного процесса проистекают три различных образа жизни. Первую группу можно назвать «упорная отставка»: в ней «уход в отставку» и все, что он влечет за собой, внедряется в жизнь достаточно последовательно. Во второй группе зов свободы превращает пассивное сопротивление в более активное восстание; это «бунт». В третьей группе берут верх процессы упадка и ведут к «барахтанью в луже».

Индивидуальные различия в первой группе создаются за счет преобладания склонностей к захвату или, напротив, к смирению, а также определяются степенью ухода от активной деятельности. Несмотря на тщательное сохранение эмоциональной дистанции между собой и другими, некоторые лица этой группы все же способны что-то сделать для своей семьи, друзей или для тех, с кем сблизились по работе. У них скорее всего нет личной заинтересованности, и поэтому они часто оказывают очень эффективную помощь. Не в пример захватническому и смиренному типу, они не ждут многого в ответ. Их скорее раздражает, когда другие воспринимают их готовность помочь как личную симпатию и ожидают еще и дружбы вдобавок к оказанной помощи.

Несмотря на сужение поля деятельности, такие люди способны к ежедневной работе. Но для него она словно обуза, поскольку сила внутренней инерции препятствует ее выполнению. Инерция становится особенно заметной, как только наваливается много работы, требуется инициатива или надо включиться в борьбу за что-то или против чего-то. Мотивация к выполнению рутинной работы обычно противоречивая. Кроме финансовой необходимости и традиционных надо, особое место занимает и потребность быть нужным людям, самому оставаясь при этом замкнутым и отстраненным. Повседневная работа может быть средством избавиться от гнетущего чувства тщетности, возникающего, когда они остаются предоставленными сами себе. Но они часто не знают, чем заняться в свободное время. Натянутые отношения с людьми удовольствие не приносят. Им бы хотелось быть себе хозяином, но они непродуктивны. Что может быть безобиднее, чем чтение книг, но и оно может встречать внутреннее сопротивление. И они мечтают, думают, слушают музыку, любуются природой, только если это доступно без усилий. Как правило, они не знают о своем тайном страхе перед ощущением тщетности, но подсознательно организуют свою работу так, чтобы оставаться наедине с собой не получалось.

Инерция и идущее с ней рука об руку отвращение к регулярной работе могут превалировать. Если у них нет финансовых средств,