— Ты тут не один, кому поручено командование, и я требую, чтобы впредь ты не совершал своих дел без моего дозволения. И имей в виду, Вестфаллен, ты в одном шаге от смерти.

— А ты в одном шаге от провала в глазах твоего отца. А сейчас, пожалуйста, уходи. Я должен восстановить силы, или твое вторжение с малой армией против Конкорда потерпит неудачу. — Гориан наклонился вперед и посмотрел принцу в глаза. — И мы оба знаем это. Разве нет?

— Я говорю то, что думаю!

— Значит, ты любишь повторяться.

Рин-Хур развернулся, чтобы уйти.

— Мой принц, — прозвучало ему вдогонку. — Выпей сегодня вечером вина. Я так понимаю, что это остаток превосходного сбора. И не переживай. Завтра ты посмотришь на мир совершенно другими глазами.

Принц бросил него взгляд исподлобья и вышел.

— Ты позволишь ему завтра атаковать, отец? — спросил Кессиан.

— В определенном смысле, — с улыбкой ответил тот и, положив руку на плечо Кессиана, присел перед ним на корточки. — А сейчас я хочу, чтобы ты лег спать. Завтра нам предстоит много тяжелой работы, и так будет еще не раз, пока мы не доберемся до Эсторра.

Кессиан почувствовал прилив радостного волнения.

— До Эсторра?

— Как я и говорил. Разве я не обещал тебе, что мы отправимся в Эсторр? Мы пробудем здесь некоторое время, но ты встретишься со своей матерью, как только я смогу это устроить.

— Спасибо, отец, спасибо. — Кессиан всхлипнул.

— Я же говорил, чтобы ты доверял мне. И я не солгал тебе ни разу, правда?

— Правда. Прости, я сомневался в тебе.

— Твое путешествие почти закончено. Но сейчас ложись спать, или каждый новый шаг будет для тебя все более трудным.

Кессиан заторопился к кровати, голова его была занята мыслями о матери, друзьях и парусной лодочке.

— А ты что будешь делать? — спросил он Гориана, уже скользнув под одеяло.

— Я покажу тебе утром. Не беспокойся. Я разбужу тебя.

Кессиан закрыл глаза и отдался уютным воспоминаниям, перешедшим в сон.

* * *

Генерал Даваров сидел в высокой башне королевского замка Харога и смотрел за городские стены на восток, в сторону Царда. Смотрел и, недоверчиво качая головой, припоминал произошедшие события, хотя они подтверждались не только тем, что было видно в увеличитель, но и болью в плече. Ныла рана, полученная, когда Даваров попытался преградить им путь. И он еще легко отделался: если бы не верные воины, бесстрашно устремившиеся на выручку, ему бы тоже пришлось маршировать в рядах войска мертвецов.

После того как сам Даваров отправил донесение в Эсторр, до него дошли слухи о страшном поражении в Гестерне. Атреска вновь превратилась в поле боя, и единственным утешением могло послужить то, что она вряд ли останется им надолго. Цардиты не собирались оккупировать страну, но в этом-то и заключалась главная трагедия. Они шли с намерением убивать всех пытающихся преградить им путь, поскольку для врагов это был способ пополнить собственные ряды.

Даваров сокрушенно покачал головой. Меган Ханев, маршал-защитник Атрески, находилась во дворце Соластро, и в ее отсутствие он, как старший воинский начальник, являлся фактическим правителем. Именно он стянул к границе войска, которые были разгромлены и уничтожены меньше чем за день. Перебиты на одном фланге и обращены в бегство в центре и на другом фланге. Кто-то из беглецов попал в засаду, кому-то удалось рассеяться по лесам.

Конечно, он никогда не видел ничего подобного и не мог предположить, что ему придется защищаться от армии мертвых… Но это соображение не утешало. Но и то, что такое вторжение напугало его, внушив куда больший страх, чем превосходящие силы Царда десять лет назад, не вызывало стыда.

Генерал не имел представления, что теперь делать. Мертвые шли не в Харог. Судя по всему, они собирались обойти столицу Атрески с севера. Обойти и пойти дальше, если их не атакуют.

И Даваров понимал, что должен их атаковать.

— Но какой в этом смысл? — спросил он, размышляя вслух.

— В чем, генерал? — оторвался от увеличителя мастер конников Картоганев, старый вояка, отказавшийся от повышения ради возможности остаться в седле.

— В нападении на них. — Даваров указал за окно. — Это все равно, что бороться с наводнением, подливая воду в реку. Мы становимся слабее, а они сильнее.

— Но мы не сдадимся.

— Нет, не сдадимся.

— И есть тысячи цардитов, которые, как мне кажется, тоже не хотят присоединяться к ходячим мертвецам, — заметил Картоганев.

— Правда, мы можем сравнять шансы тем, что будем просто сохранять дистанцию. Или, по крайней мере, не ухудшить их. Я не знаю, что делать. Я недостоин быть командиром.

— Ничего недостойного в тебе нет, за исключением, разумеется, этого дурацкого заявления, — возразил Картоганев. — Но вот то, что ты сказал раньше, вполне разумно: такую тактику и следует применить.

— Продолжай.

— Мы, я имею в виду тех, у кого хватило духу подобраться к ним поближе, наблюдали за мертвецами и пришли к определенным выводам. Да, ходить они могут и драться тоже, если не лишить их этой способности, но все равно остаются мертвыми. Трупами. И как любые трупы, они разлагаются. С каждым днем становятся все слабее. Мы можем расчистить путь для них. Постараться, чтобы они не встречали отпора, а значит, не пополняли своих рядов. А еще мы можем попытаться найти того, кто находится в центре этой мерзости.

— Я знаю, кто это. Сам воздух на поле боя провонял этим Ублюдком Восходящим.

— Так-то оно так, только где он сам? Стоит убрать его, и это чудовище останется без головы.

— Так или иначе, однажды мы должны будем вступить в сражение, или эта маленькая армия беспрепятственно подойдет к самым воротам Эсторра.

— Да, но зато по пути мы будем наращивать силы, которые сможем им противопоставить. Подумай, генерал. Сегодня мы раздроблены, но через двадцать дней ситуация может измениться.

Даваров наконец улыбнулся.

— Да, и через двадцать дней у нас появится тактика и оружие для борьбы с ними. Ладно, рассылаем гонцов ко всем, кто находится впереди, к северу от Госланда, к югу от Гестерна, а сами двинемся перед мертвецким войском на запад. Попытаемся осуществить твой план, мастер Картоганев, или погибнем при этой попытке.

Картоганев кивнул.

— И еще одно.

— Да, генерал?

— Я не стану одним из них. Если я погибну и мое тело нельзя будет расчленить, пусть меня сожгут. Я ясно выразился?

Кавалерист закусил верхнюю губу и нахмурился.

— Сжечь? Мой генерал, ты понимаешь, о чем говоришь?

— О том, что я предпочту навсегда завершить свой жизненный цикл, но не превратиться в мертвеца, выступившего против своих друзей. Да, пожалуй, понимаю. Ну, так что?