«Мы хотели спасти граждан, – заключал Саломон, – но спасали и сохраняли буржуазию»…

В номерах некогда респектабельного отеля «Адлон» пахло плесенью, и один рукав у швейцара был пуст. Пустой рукав не попытка автора «оживить» рассказ острой деталью, а реальность, известная из воспоминаний тех, кто видел всё это своими газами.

Надписи «Verboten» («Запрещено») висели повсюду, и повсюду сновали полицейские. На углу Беренштрассе стоял тяжёлый пулемёт.

Проститутки на Фридрихштрассе обслуживали только за франки, фунты и – тут уж и вообще не разговор – за доллары. Зато нищие в пока ещё приличных костюмах не отказывались от марок и смущались от непривычки к тому делу, которым им пришлось заняться.

В Берлине было неуютно и зябко, и нищие дрожали как от холода, так и от шума банкетов в отеле «Адлон», которые жена известного адвоката, бывшего члена IV Государственной Думы кадета Александрова, устраивала в честь французских офицеров. Хлопали пробки, вздрагивали нищие под окнами, лилось шампанское, звучали тосты за Францию, Англию, Америку, новую Германию и победу белых армий.

А на углу Беренштрассе стоял тяжёлый пулемёт.

ВЛАСТЬ имела силы казнить, но не могла остановить развал. Сапёрная рота обер-лейтенанта Винценца Мюллера получила приказ отправиться из Касселя в Берлин на пополнение запасного гвардейского сапёрного батальона. Утром она уже чётко вышагивала к казармам в Кепенике, удивляя прохожих выправкой и стройностью рядов. Со стороны Унтер-ден-Линден то и дело слышалась винтовочная и пулемётная стрельба. На следующее утро Мюллера разбудил ротный фельдфебель:

– Господин обер-лейтенант, рота исчезла.

– То есть?

– Берлинцы разбежались по домам, а потом и остальные ушли на вокзалы. Осталось пять унтер-офицеров, и всё.

Уполномоченный Совета солдатских депутатов отнёсся к происшедшему спокойно: в Берлине бывало сейчас и не такое. Он выдал Мюллеру штатское кожаное пальто и кепку, потому что в офицерской форме со знаками различия появляться в городе было опасно. А через пару часов в военно-инженерном отделе прусского военного министерства обер-лейтенанту предложили: «Хотите добровольно поступить в Пограничную стражу «Восток»?..»

Мюллер согласился.

Начальником Пограничной стражи был генерал фон Сект, а дислоцировалась она на полустихийно возникшей германо-польской границе и в Прибалтике. Фактически это были самые дисциплинированные войска в Германии, не считая контрреволюционных отрядов Добровольческого корпуса – фрейкора.

В районе Шауляя стояла «Железная дивизия» майора Бишофа, на Ригу наступал генерал-майор граф фон дер Гольц. Германские войска ещё держались на Украине, хотя оттуда их выметала уже не только русская, но и германская революция.

Восточные войска капитулировавшей Германии серьёзно помогали Антанте в её интервенции против России. При попустительстве Антанты они подавили Советскую власть в Прибалтике и нависали над Петроградом.

В Париже готовился Версальский договор, а немецкая Пограничная стража служила интересам как держав-победительниц, так и будущим планам аннексии Прибалтики Германией.

Верховное командование, то есть Гинденбург и генерал Гренер, даже рассчитывало на крупные операции против Советской России в союзе с Антантой. Однако на самом деле немцы уже были неспособны на масштабные военные действия, а Антанта склонялась к мысли о временном выключении Германии из европейского силового «расклада». Использование германских войск против России могло оказаться тушением пожара керосином.

Да и объективно потенциал Германии как душителя русской революции был сомнителен. Пока существовал Рейх, большевиков обвиняли в том, что они-де послушно выполняют указания из Берлина в обмен на то, что Германия устраняется от вмешательства в русские дела. В действительности Германия вмешивалась в той мере, в какой была на это способна, но не более того, насколько была способна.

Случались и курьёзы…

В предисловии 90-х годов к статье эмигранта Мельгунова «Приоткрывающаяся завеса» некто С. Н. Дмитриев сообщал, что 21 июля 1918 года «германская комиссия № 4, допущенная на основании Брестского договора правительством Советской Федеративной Республики» под командой лейтенанта Балка пленила-де в Ярославле участников антисоветского мятежа, организованного Савинковым.

По Дмитриеву, ссылавшемуся на «Красную книгу ВЧК», выходило, что с благословения Совнаркома воины Балка распоряжались в Ярославле прямо как в Фатерлянде, а Балк даже якобы выпускал приказы «Гражданскому населению города Ярославля»… Но Дмитриев просто вырвал пяток строк из многостраничного отчёта ВЧК, дающего картину, конечно, иную…

6 июля 1918 года Ярославль был захвачен врасплох мятежом эсеров и белогвардейцев… Начались аресты и расстрелы. А через неделю к Ярославлю подтянулись советские пехотные части, броневики, бронепоезд, артиллерия… Город был окружён.

Прошла ещё неделя… И, оказавшись в положении безнадёжном, мятежники нашли «выход» в том, что… объявили себя в состоянии войны с Германией (!), а потом, заявив, что «для них ясна безуспешность дальнейшей борьбы (борьбы, конечно, с Германией, стакнувшейся с проклятыми Советами. – С. К.)», «сдались германской армии» в лице представителя комиссии военнопленных лейтенанта Балка.

Балк «потешную» «капитуляцию» принял, издал комично-высокопарный «приказ», а наскоро вооружённые самими же мятежниками германские пленные заперли сдавшийся штаб в здании театра и окружили его своим караулом.

Как видим, Балк помог не Советской власти, а её врагам. Конечно, провокация эсеров имела две цели: спастись самим и попытаться создать конфликт, осложняющий наши отношения с немцами. Но вся эта трагикомическая история кончилась просто: Чрезвычайный штаб Ярославского фронта вступил с Балком в недолгие переговоры, в результате которых, как сообщал отчёт ВЧК, «австро-германские пленные сложили оружие, и театр со штабом белогвардейцев очутился в наших руках».

А вот что писал летом 1918 года в докладной записке на имя кайзера якобы «покровитель» Ленина генерал Людендорф: «Если мы не предпримем наступления (на Россию. – С. К.), то обстановка останется неясной. Мы, возможно, нанесём большевикам смертельный удар и укрепим наше внутриполитическое положение».

Просто и прямолинейно…

БЫЛИ, конечно, в Германии и дальновидно мыслящие люди, понимавшие, что большевики именно как потенциально национальная русская сила не могут быть объективно враждебными Германии как таковой.

В той же «Красной книге ВЧК» есть интересные показания одного из руководителей подпольного «Национального центра» профессора Сергея Андреевича Котляревского. Арестованный в конце гражданской войны, в 1920 году, он описывал недавние события, и вот какая у него получалась картина…

Одно время российская элита, оказавшаяся не у власти, пыталась заигрывать с немцами и прямо запрашивала, какой будет цена за оккупацию, если во имя освобождения от большевиков либеральные профессора призовут в Россию германские войска? Германский же представитель, близкий к послу Мирбаху советник посольства доктор Рицлер, откровенно заявил: «Этого спектакля мы русской буржуазии не дадим».