— Здорово, Сергей Владимирович, — бодро сказал он с порога палаты.

— А-а, Михалыч, — поднял глаза от книги Рощин. — Здорово.

«Валентин Пикуль», — прочитал Любушкин золотое тиснение на обложке. Название было напечатано мелко, и разобрать он не смог. Рощин начал вставать. Юрий Михайлович быстро, профессионально, оценил внешний вид своего зама: бледный, мешки под глазами.

— Ты чего вскакиваешь? Лежи.

— Чего мне лежать. Я уже оклемался, пора на выписку.

Рощин не подозревал, что перед тем как пройти к нему, Любушкин побывал у заведующего отделения и договорился о том, чтобы Рощина продержали в госпитале не меньше недели. Невзирая на все его протесты и заявления о железном здоровье и отличном самочувствии. Юрий Михайлович слишком хорошо знал своего зама.

Как только Рощин окажется вне больничных стен, он снова ринется в работу. А ему обязательно нужно отдохнуть и подлечиться. Интересно, есть ли на Западе такое слово подлечиться? Нет, это, наверно, чисто отечественное понятие, там ребята давно просекли, что здоровье — это капитал. А мы ходим на работу с температурой, с давлением… так надо. Любушкин грустно улыбнулся.

— Чему улыбаешься, Михалыч? — спросил Рощин удивленно.

— Да так… Слушай, Сергей Владимирыч, как можно растолковать значение слова подлечиться? Просвети серость.

— Это ты к чему? — Рощин почувствовал в словах друга какой-то подвох.

— Ты ответь, — сказал Любушкин серьезно. — Тебя полковник спрашивает.

— Полковник — это круто, — вздохнул Рощин. — Подлечиться, говоришь? Ну, наверно, можно перевести как немного подправить здоровье.

— Во! — Любушкин поднял указательный палец. — Немного. А нам ты нужен здоровый. Считай, что это приказ. Лечись.

— Понял, не дурак. А медики, знаешь, чего говорят?

Любушкин посмотрел вопросительно. Он начал вынимать из сумки передачку. Рощин хмыкнул:

— Они говорят: нужно меньше волноваться. Беречь себя.

— Правильно говорят, — сказал Любушкин с иронией.

Оба улыбнулись. Они-то знали, как удается беречь себя на этой работе. И как получается меньше волноваться.

— Ну, как там у вас? — спросил Рощин. В палате никого, кроме них, не было. Трое его сопалатников ушли смотреть телевизор. Говорить никто не мешал.

— А чего ты спрашиваешь? — в голосе Любушкина звучало ехидство. — Ты же сегодня уже трижды звонил на службу.

— Не-е, дважды, — ответил Рощин. Через пять минут они говорили о работе.

* * *

Игорь Шалимов в этот день тоже закончил работу рано. В семь часов вечера он был уже дома. Разделся в прихожей, привычно чмокнул жену в щеку, спросил сына об оценках и, не дослушав ответа, прошел к себе в комнату. Катерина почувствовала его настроение, вошла следом. Игорь наливал в фужер водку.

— Что-то случилось? — спросила она мягко, глядя, как наполняется «смирновской» фужер, предназначенный для вина.

— Нет, ничего… просто устал. Штирлиц улыбнулся. Он прекрасно владел голосом, мимикой, но обмануть жену не мог.

— Подожди, я хоть закусить тебе принесу.

— Ерунда, Катя, не надо… спасибо. Он махом выпил граммов сто пятьдесят водки. Выдохнул. Подмигнул жене. Игорь знал, что Катерину ему не обмануть. Двенадцать лет совместной жизни — этим сказано все. Он никогда не посвящал жену в свои служебные дела. Очень много было в них такого, о чем он и сам хотел бы забыть. Отличная четырехкомнатная квартира, машина, комфортабельный быт, возможность отдыхать с семьей за границей — все это куплено дорогой ценой.

Катя присела на край стола. Юбка натянулась, очерчивая ногу. После двенадцати лет брака жена все так же возбуждала Игоря. Он провел рукой по колену в скользком нейлоне. Она улыбнулась.

— Ужинать будешь, опер?

— Попозже, ладно? Сейчас мне нужно поработать.

Катя покосилась на бутылку, пожала плечами и вышла, прикрыв дверь. Штирлиц опустился в кресло, плотно сжал лицо руками. Хотелось завыть, разбить кому-нибудь морду. Последнее время все шло как-то не так, наперекосяк… Обычная, довольно грязная работа, превратилась в очень грязную. В беспредельную. Винить в этом некого, знал, на что шел, нанимаясь к Короткову. Потом шаг за шагом делал уступки, увязал все глубже, глубже. Зарабатывал. За год всего переехал из трехкомнатной хрущобы в четырехкомнатные апартаменты улучшенной планировки. Поменял тачку, перевел сына в дорогую школу, купил мебель, аппаратуру… еще много чего купил. Совесть продал.

Игорь закурил, протянул руку к бутылке. Передумал. Сейчас нужна трезвая голова. Нужно спокойно обдумать выход. Последнее время все шло не так. Известный отпечаток накладывали приближающиеся выборы в ЗАКС. Босс нервничал, нагружал работой до края и выше. Примерно час назад Штирлиц-Шалимов узнал, что в больнице скончался избитый накануне отставной моряк-правдолюбец. Это могло сильно осложнить ситуацию. Конфликт между Коротковым и правдолюбцем лежал на поверхности. Прокуратура не сможет пройти мимо. Шалимов был против этой акции, непосредственного отношения к ней не имел. Ну и что? Все равно противно. Да еще неизвестно, что накопают прокурорские и ребята с убойного отдела?

По Дуче получалось тоже скверно. Все фигуранты исчезли. За Семой остался немалый должок. Коротков сразу предположил, что еврей хочет продинамить. Штирлиц заявил, что это исключено… Теперь шеф рвет и мечет. Сто пятьдесят тонн зелени — большие деньги, но Игорь был уверен, что в интересе Сергея Палыча кроется нечто большее. Он не мог понять — что же именно? Опыт подсказывал ему, что в реальной криминальной практике все имеет конкретные, как правило — корыстные, причины и вполне предсказуемые действия и следствия. Происходящие же вокруг Дуче события никак не укладывались в привычные схемы… Таинственный чемоданчик, взрыв, смерть Петровича, почти одновременное исчезновение всех персонажей. Бред какой-то. Бульварный роман, детективщина.

Штирлиц закурил новую сигарету. Он тянул время, не хотел признаться самому себе в том, что его тревожило больше всего на самом деле. Смерть Петровича? Нет. Смерть моряка-правдоискателя? Ерунда. Здесь он непричастен. А если бы и был причастен — это нужно доказать. Потеря ста пятидесяти тысяч баксов? Тоже ерунда. Коротков не так беден, переживет.

По настоящему Штирлица тревожило задание, которое дал ему шеф совсем недавно. Собственно, не задание даже, а поручение изучить обстановку по адресу: набережная канала Грибоедова, 91. Поручение не понравилось Игорю сразу. Он предположил, что тут может иметься в виду заказуха. Сегодня он выяснил, кто живет в доме 91 на канале Грибоедова. То есть народу там живет немало… Но когда Штирлиц пробежал глазами список жильцов, он сразу вычленил одну-единственную фамилию.

И ему стало страшно.

Так страшно, как никогда раньше в жизни не было. Разве что, может быть, в детстве… Он лихорадочно пытался найти выход — и не видел его. Позвонить в ФСБ? И что? У тебя нет ни одного факта! А если бы были? Если бы факты были… лучше и не думать.