Сегодня день города, а значит, можно пойти на концерт, послушать Гуфа, потанцевать где-нибудь в Малом Гнездниковском, уткнувшись носом в стену, поулыбаться Москве-реке.

В НАУШНИКАХ СВЕЖИЙ АЛЬБОМ ПУССИ РАЙОТ, ИДУ ВДОЛЬ ТАГАНКИ, ДУМАЮ О НЕЙ И О РАЙОНЧИКЕ.

МЕСТО РАБОТЫ: НА АРБАТЕ В ДУДОЧКУ ДУЮ ЗА МЕЛКИЙ ПРАЙС.

Пацан был жизнерадостный.

Он завсегда улыбался, плел девушкам венок из ромашек, иногда мог спонтанно спеть односельчанам густым басом хорошую добрую советскую песню.

Однажды пацан решил начать новую жизнь и приехал в Москву на работу.

В первый день он вздумал посмотреть на Красную площадь, сфотографироваться рядом с Царь-Пушкой, поглядеть на Ленина, поулыбаться сверкающим маковкам Храма Василия Блаженного.

Чтобы добраться с Казанского вокзала до центра города, пацан спустился в метро.

Через десять минут улыбка сошла с его лица.

На следующий день пацан устроился охранником в торговый центр. Условия порадовали – казенная форма, кормежка, приличный оклад.

На второй день, спустившись в метро, пацан понял, что в его голове образовываются недобрые мысли.

На третий день пацан начал искоса поглядывать на людей.

На четвертый день пацановы руки сжались в кулаки.

На пятый день его скулы побелели.

На шестой день пацан впервые не почистил зубы перед работой.

На седьмой день у пацана пошла носом кровь.

Через две недели завсегдатаи московского метро могли видеть на станции «Баррикадная» следующую картину:

Немытый, небритый мужчина в попачканном глиною спортивном костюме подошел к гражданину в шляпе, сорвал ее и, сщурив красные разъяренные глазенки, сказал:

«Ну ты и гадина, конечно, шляпа. Тоже мне модник, ебёна мать. Еще раз увижу – напиздию».

Потом он подошел к нарядной стильной девушке с торчащим из сумочки биркин журналом Метрополь и сказал ей:

«Блядь, конечно. Выглядит как блядь, пахнет как блядь – кто же, если не блядь».

«Пиздохвостка», – прибавил пацан и спустил слюну через зубы девушке на левый ботильон.

Через пять минут пацана взяли под белы рученьки сотрудники полиции и вывели прочь из метрополитена.

На следующий день пацана депортировали обратно в деревню, где на вольных хлебах он быстро набрал улыбчивую форму и через месяц уже шутил с коровами.

Жизнерадостный был пацан.

Прибыл в Москву, заселился в гостиницу.

Отправился купаться в ванную комнату, положил полотенце на бачок унитаза, откуда оно тотчас ловко соскользнуло и упало на туалетный ершик, опрокинув бадью с содержимым. А там, как догадываетесь, нихуя не ситро.

И вот струйка этой жимолости прямо на моих глазах онлайн вытекает и касается полотенца.

Касается так нежно и тактично, как верный друг трогает за плечо ушедшего горевать на обрыв товарища.

Полотенце тут же усердно впитало жидкость, пойдя по краю развеселым пятном, как на празднике аппликации в детском саду.

Полотенце было единственным, а я уж разнагишался, идти за вторым предстояло далеко – через заснеженный двор, где бродят псы да одинокий закладочник, печальный пасынок природы, нет-нет да поворошит палкой пазуху за трансформаторной будкой.

Я вообще мастер в такие истории попадать.

Презираю тех, кто хулит Москву москвабадом.

Если тебя, дорогуша, водили по станции Киевская в 19:00, на Красную площадь, на площадь трех вокзалов, на Старый Арбат с китайцами воздух пофоткать, в Охотный Ряд из Бургер-Кинга покушать и на этом все, то не надо бранить Москву. Брани свое скудоумие, свою косность. Такие, как ты, в Италии протискиваются в Венецию, чтобы покататься на гондолах по обкаканным каналам за свой месячный прайс, дабы форсить в сторис: «Делать нехуй, вот в Венецию занесло».

Запишите на лодыжке как подсказку: Москва – лучший город России. И похуй, стекаются туда деньги со всей страны или нет. Если в пруд стекаются ручейки со всей околицы, мы же не отказываем пруду в звании полноводного пруда.

Москва – это Ботанический сад, Москва – это Воробьевы горы стылым октябрьским утром, Москва – это Пятницкая майским вечером, когда, расположившись в одном из баров прямо на улице, ты философствуешь и стреляешь сижки у милых сердцу хипстеров и фрустрируешь дам в полупальтишке какими-то диковинными виршами (а вы уже заявились на чемпионат мира по фейситингу? А знакома ли вам паническая атака в момент оргазма? А вы слыхали свежие слухи про Щукинское? А, сорри, вам просили не рассказывать).

Москва – это нормальные книжные магазины, а не как в провинции: 40 % опостылевшей классики, 60 % детских раскрасок.

Москва – это осенняя непременная Лига чемпионов. Москва – это Солянка, это Гнездниковский переулок почему-то охуенный, это Хитровская площадь, это когда тебе в 2:20 ночи привозят чемодан с замком, это Шереметьево, Домодедово, Внуково – три милых любому русскому имени. Москва – это единственное место в федерации, где можно за вечер ни разу не услышать совершенно саркомные рассуждения о кризисе, упадке и десятитысячных зарплатах. Москва – это столпотворение самых охуенных, и если так тесно, значит, богата Русь еще на охуенных!

Москва – это когда вечером в Доме книги Парфенов, утром фестиваль Индонезии в Соколях, а к ночи из Лондону приезжает Дискложер, и ты пляшешь как полоумный, поставив сумочку на пол. Другие города России окромя Питера – это ансамбль народного творчества в Доме культуры, и раз в квартал приезжает Валерий Леонтьев и билеты по 7 косарей без торгу.

Москва – это городская культура. На Москву можно медитировать. Можно мастурбировать. Можно полемизировать. Раньше на Москву была застава – не каждого пущали, эдакое торжество меритократии.

Сейчас застава тоже есть, но как на гаррипоттеровском вокзале – незримая. Кто преодолел эту пелену вавилонства, хамства, москва-бадства, это первое гнетущее впечатление, и узрел настоящую Москву, тот принят, тот будет обласкан истинною Москвою.

Ведь невеста всегда закрывается фатою.

Помните, братцы. Москва живет.

Москва – русский Сингапур.