А если это и так, что с того? Он уже большой мальчик. Нэнси давно пора позволить ему действовать на свое усмотрение.

Кевин оглядел комнату, ища, с кем бы увлечься беседой, чтобы к нему нельзя было подступиться. Пытаться заговорить с хозяйкой смысла не было, потому что Портер сновала из кухни в гостиную и обратно – уносила грязные тарелки и наполняла блюда едой. Ленхард еще не объявился, а с мужем Нэнси Инфанте никогда особо и не общался. Энди Портер недолюбливал всех мужчин, которые проводили много времени наедине с его женой даже при самых невинных обстоятельствах. Кевин отчаянно вертел головой, чувствуя, что женщина в ярко-красном платье подходит к нему все ближе и ближе, и наконец увидел знакомое лицо – специалиста по социальной работе Кэй как-там-ее.

– Привет, – поздоровался он, протягивая ей руку. – Кэй Салливан из больницы Святой Агнес?

– Да, я была… – отозвалась женщина.

– Верно.

На секунду повисло неловкое молчание. Детектив понимал, что нужно мобилизовать свои усилия, если он хотел получить хотя бы временную отсрочку от любовных махинаций хозяйки дома.

– Не знал, что вы с Нэнси подруги, – сказал он.

– Вообще, мы познакомились в Доме милосердия. Она рассказывала нам об одном из самых старых нераскрытых убийств округа – деле Пауэров.

Кевин лично занимался расследованием этого дела. Молодая женщина, поссорившись с мужем, уехала однажды на работу, и с тех пор ни ее, ни ее машину больше никто не видел.

– Ах да, припоминаю, – сказал Инфанте. – Сколько лет уже прошло?

– Почти десять. Их дочери уже пятнадцать, представляете? Теперь ей приходится думать, что отец убил ее мать, пусть это и не доказано. Я уже и забыла, что до работы в неведомственной охране он был копом.

– Вот как…

И снова неловкое молчание. Полицейский задумался, к чему Кэй выдала свою последнюю фразу. Это была попытка сказать, что в Балтиморе все полицейские по своей природе преступники? Но Стэн Данхэм формально убийцей не был, он только помог своему сыну скрыть преступление.

– Послушайте, детектив, а вы… – начала Салливан.

– Нет.

– Но ведь вы даже не знаете, что я хотела спросить! – возмутилась Кэй.

– Скорее всего, что-то насчет Санни Бетани.

Соцработница, смутившись, слегка покраснела.

– Мы с ней не общаемся, – продолжил Инфанте, – но, думаю, старик Уиллоуби периодически созванивается с ее матерью. Кстати говоря…

Он оглядел гостей, поняв, что Честер тоже должен был быть в списке приглашенных, и увидел его, одетого в цветастый свитер, в компании… той самой брюнетки в ярко-красном платье. Уиллоуби хорошо разбирался в женщинах. Кевин понял это с тех пор, как они вместе начали играть в гольф. К своему удивлению, – и даже к радости, пусть он и не хотел этого признавать, – Инфанте заметил, что бывшему коллеге было гораздо приятнее играть с ним, чем с задавалами из Элкриджа. Все-таки он был полицейским, а не школьником. Однако Уиллоуби тоже любил погреться в ярких лучах, исходящих от хорошеньких женщин. Чет буквально души не чаял в Нэнси и обедал с ней как минимум раз в месяц. А теперь он, похоже, пытался затащить брюнетку под омелу, надеясь хотя бы на поцелуй в щеку.

– Я пойду поздороваюсь, вы не против? – спросил Кевин.

– Конечно-конечно, – сказала Кэй. – Я все понимаю. Но если вы вдруг встретитесь с Санни…

– Да-да?

– Скажите, что очень мило было с ее стороны вернуть штаны Грэйс постиранными и заштопанными. Я не ожидала.

Салливан сказала это грустным тоном, словно привыкла, что ее постоянно обманывают. Инфанте наколол на вилку вареник и макнул его в сметану. Хорошо, что у Нэнси были польские корни, – она знала, как закатить добрую пирушку.

Для Кевина события прошлой весны были частью работы, но для Кэй Салливан – увлекательной альтернативой, способом отвлечься от… ну, чем там занимаются специалисты по социальной работе? Наверное, от борьбы с программами медицинского обслуживания, предположил Инфанте.

– Грэйс? – спросил он. – Это ваша дочь? Сколько ей лет? Вы живете с ней вдвоем?

Лицо Кэй посветлело, и она начала в мельчайших подробностях рассказывать о своих дочери и сыне. Кевин внимательно слушал ее и кивал, продолжая заправляться варениками. А брюнетка пусть подождет.

– Como se llama? – спросил мужчина, стоявший возле входа в магазин. Санни пришлось сознательно сделать усилие, чтобы не пялиться на его изуродованный рот. Мама предупредила ее насчет Хавьера, сказала, что при первой встрече она может немного испугаться, а Санни уже сама додумала, что деформация речевого аппарата лишила его дара речи. Еще в Вирджинии, когда они только собирались в поездку, Санни представляла его немым Квазимодо, способным общаться только хрипами и вздохами.

Мужчина продолжал невозмутимо смотреть на нее, даже когда она поспешно отвела взгляд от его лица. Должно быть, он уже привык к подобному и даже был благодарен за то, что никто не рассматривал его пристально. Санни на его месте тоже была бы за это благодарна.

– Es l’hija de Senora Toles, verdad?

Как тебя зовут? Ты ведь дочка сеньоры Толес, верно? Несмотря на то что Санни за несколько недель прослушала тонны записей с испанской речью и более-менее научилась читать, ей все равно приходилось сначала дословно переводить все, что она слышала, а затем придумывать ответ по-английски и переводить его на испанский… Не самый удобный способ общения. Ее мать сказала, что со временем все наладится, если, конечно, она решит здесь остаться.

– Soy, – начала она, а затем исправилась: – Me llamo Sunny.

«Меня зовут Санни», а не просто «Я Санни».

Какое этому Хавьеру дело, совпадает ли ее имя с именем, указанным в водительских правах или в школьном аттестате? Имя Кэмерон Хайнц было указано в ее паспорте, правах и, соответственно, в путеводителе, которым она пользовалась, пока ехала из одного аэропорта в другой, а затем на такси сюда, на эту улицу в Сан-Мигель-де-Альенде. Шестнадцать лет назад Мириам добиралась сюда точно так же, правда, Санни еще не знала об этом. Мириам расскажет ей об этом позже, по пути в Куэрнаваку.

В это время в Соединенных Штатах Глория Бустаманте ждала, когда уже Кэмерон-Кетч-Барб-Сил-Рут-Санни решит, кем хочет остаться до конца своих дней. Все и так складывалось очень непросто, но стало еще сложнее, когда этим летом Стэн Данхэм умер, оставив небольшое имущество, на которое Санни, по мнению Глории, имела полное право претендовать. Все-таки она столько лет была его косвенной жертвой, а еще двадцать четыре часа – даже невесткой. Действительно ли она могла претендовать на наследство? Следовало ли ей это делать? И если Санни вернет себе прежнее имя вместе с остатками накоплений Стэна Данхэма, как долго она сможет прятаться от журналистов? Санни не хуже других знала, что каждое нажатие клавиши на компьютере оставляет свой след.