Пресловутая «химия общения» — не более чем «потемкинская деревня» великой гармонии, которой на самом деле нет. Тэлбот указывает на причину «химии» в возлияниях, безжалостно зафиксированных на страницах книги. Здесь же фиксируется и жесткое презрение таких лиц, как Уоррен Кристофер и Энтони Лейк. Сэнди Бергер говорил о «высокой бессмыслице» ельцинских речей. Клинтон успокоил своих помощников своеобразно: «Ельцин все же не безнадежный пьяница». Речь шла о пристающем к телохранителям президенте России. «Только когда два президента встречались с глазу на глаз, Ельцин расставался с позерством, и тогда Клинтон мог продолжать работать над ним». Возможно, что за тысячелетнюю историю России у нее были слабые правители, но, думаю, даже над ними не «работали» иноплеменные вожди.

Но американский президент решительно считал, что «пьяный Ельцин лучше большинства непьющих альтернативных кандидатов». Вот как Тэлбот описывает поведение кремлевского владыки на публике и в узком кругу американского руководства: «Когда по обе стороны стола переговоров сидело много людей, он (Ельцин) играл роль решительного, даже не допускающего возражений лидера, который знает, чего он хочет, и настаивает на том, чтобы это получить; в ходе частных бесед он становился из напористо-самоуверенного внимательным и восприимчивым, уступая обольщению и уговорам Клинтона; затем на завершающей пресс-конференции он из кожи вон лез, чтобы теми способами, которые сам придумал, излучать уверенность в себе и маскировать, насколько податливым он был за закрытыми дверями». Нам всем должно быть стыдно от этих строк.

Одна на геополитической вершине

В 1945 г. потерпели поражение Германия и Япония, в последующие годы ослабевшие западноевропейские метрополии постепенно теряли свои позиции. Все это объективно способствовало возвышению США. В 1990 г. довольно неожиданно затормозился экономический рывок Японии, уже достигшей уровня половины колоссального американского ВНП. Соединенные Штаты при населении, составлявшем менее 5 % мирового, владели примерно 50% мировых богатств — и это питало иллюзии о незыблемости международных позиций крупнейшей страны капиталистического мира, казалось ей естественным положением вещей. По четырем показателям — по доле валового национального продукта в общемировом производстве, по сумме военных расходов, по размерам стратегических сил и по относительной независимости сырьевой базы от внешнего мира — США достигли апогея своего могущества.

Со времен первых пуритан-поселенцев и, конечно же, со времени бурной деятельности отцов-основателей республики в США укоренился миф об исключительной миссии Америки в мире. Задача создания глобальной зоны влияния буквально не могла бы быть решена без переносимого из поколения в поколение американцев представления о том, что Америка — это «лаборатория прогресса», что Соединенные Штаты имеют право и даже обязанность «поделиться» своим прогрессом с «менее удачливыми» районами мира. Те, кто планирует американский внешнеполитический курс, воспевали «моральный пример» Североамериканской республики, поучительность эксперимента свободы на североамериканском континенте. Энергичность национального характера стала связываться с императивом миссионерской деятельности в глобальных масштабах. Предприимчивость подавалась как предпосылка разрешения всех проблем.

Вторая черта экспансионистской практики — безапелляционная вера правящих кругов в существование американского решения для любой из мировых проблем. Здесь мы имеем дело с феноменом исключительной исторической устойчивости. Несмотря на многочисленные примеры тяжелейших провалов, неудач политики США на мировой арене, поколение за поколением американских политических деятелей предлагают собственные варианты решения любых международных и локальных споров в различных частях земного шара. За таким глобализмом стоит вера его авторов в эталонную сущность буржуазной демократии американского образца. Вера в универсальную приложимость догм буржуазно-демократической модели парадоксально незыблема в американской идеологии.

Третий «столп» американской стратегии — неукротимое стремление найти противника, того «козла отпущения», против которого необходимо мобилизовать все ресурсы. Какой бы экзотической, отдаленной, уникальной ни была арена конкретных действий проводников американской внешней политики, неизбежно находился тайный, закулисный враг, тот скрытый махинатор, который коварно нарушал американские планы. На протяжении четырех послевоенных десятилетий таким врагом считался мировой коммунизм, причина неудач американской внешней политики усматривалась в вездесущей «руке Москвы». Позднее таким манихейским образом стал воинственный ислам и огромный Китай.

На краткий исторический период пало время необычайного могущества США, вышедших из «холодной войны» первой державой мира.

Конечно, будущие американские правительства могут быть менее националистически настроенными, чем нынешняя администрация; но полагаться только на это было бы неразумным.

А. Ливен, 2002

Японцы и китайцы стоят в очереди за книгами, авторы которых говорят «нет» высокомерным американцам. Русские с удовлетворением говорят о партнерстве с Китаем, Индией и другими странами, способными создать, сбалансировать единственную сверхдержаву. Европейцы — и не только французы — говорят о единстве, необходимом для создания противовеса Соединенным Штатам. Устрашающее число европейских ученых, включая и англичан, говорят о том, что, хотя 11 сентября было ужасным, оно было неизбежным результатом американской политики. И, конечно же, существует Иран, для которого Соединенные Штаты всегда были Великим Сатаной.

Экономист», 5 июля 2002 г.

Чтобы обеспечить мир на своих условиях, Вашингтон просто вынужден безостановочно осматривать горизонт ради раннего обнаружения потенциального соперника. Не все ликуют при виде Американской империи. Даже те на Западе, кто полагается на «просвещенное руководство» Соединенных Штатов, периодически теряют уверенность: «Соединенные Штаты оказались ослепленными собственным успехом, они не могут усмотреть надобности в подчинении своих интересов неким абстрактным общим принципам. Соединенные Штаты ревностно охраняют свой суверенитет и поведут себя как единственный арбитр, отделяющий правое от неправого».

Эти вопросы актуальны в той же степени, в какой огромный мир, его большинство не удовлетворены существующим положением, при котором благоденствует лишь малая часть мирового населения. В той мере, в какой США самовлюбленно провозглашают (в данном случае президент Дж. Буш-мл. в послании «О положении страны» в 2002 г.), что «есть требования, по поводу которых не ведут переговоры, которые не обсуждаются: главенство закона, ограничение прерогатив государства, уважение к женщинам, частная собственность, свобода слова, справедливость для всех и религиозная терпимость». Высокомерие никогда не было надежной отправной точкой. Достижение абсолютной неуязвимости лишь для одной страны — заведомо обреченная с самого начала задача.

Итоги мирового обзора сейчас обнадеживают американцев. Россия в военном отношении — бледная тень прежнего Советского Союза. Хотя и здесь есть свои алармисты. Как пишет американец Дж. Курт, «даже малой силы России достаточно. Так или иначе, но призрак российской мощи будет стоять перед восточной частью Европы… Более весомым является потенциал китайской угрозы… Это создает базис для новой американской политики сдерживания, для новой системы американских гарантий и смещения в американской системе военных протекторатов. Переход к системе сдерживания Китая является наиболее вероятным будущим. Эта политика сдерживания и создаст новую систему легитимности и продолжения жизнедеятельности американских военных протекторатов в Европе и Азии, которые для Америки являются важнейшими после собственно Северной Америки». КНР все больше возвышается над своими соседями в Восточной Азии, а ЕС консолидирует свои силы на северо-западной оконечности Евразии. Но глубинная угроза «миру по-американски» придет не из привычных «враждебных столиц», а из более глубоких социальных глубин.