Чередуясь с Мюриель, они по выходным навещали мать в Абингдоне. Ее дом всегда казался Ребекке пустым и неприветливым. На ферме она редко чувствовала холод, в то время как в доме у матери постоянно мерзла. В Мейфилде холод успел прижиться за несколько веков; в Хэзердине же он свирепствовал среди наспех свезенных туда вещей, которые, хотя и поизносились, не требовали замены, поскольку покупались — из соображений экономии — с тем расчетом, чтобы служить как можно дольше. Ребекка думала, что одной из причин, по которым она влюбилась в Майло, была его уверенность в том, что каждый человек должен заботиться о своей внешности и об обстановке, среди которой живет. Для нее это стало откровением, пропуском в новый мир, где удовольствие не было отягощено чувством вины.

И все же, в ту суровую четвертую военную зиму привычки, усвоенные ею в детстве, — строгая экономия и бережливость — снова стали жизненно необходимы. Она с легкостью вернулась в те времена: подбирала последние крошки хлеба и пальцем выскребала из скорлупы яичный белок, чтобы ничего не пропадало. Иногда, когда Ребекка вспоминала о шестнадцати годах ее брака с Майло, они как будто сжимались у нее в памяти: то была часть ее жизни, яркая и захватывающая, полная страсти и страданий, но всего лишь часть. Совсем не обязательно, что ее оставшаяся жизнь — чего она так боялась — будет скучной и бесцветной.

«Мне очень понравилось читать описание вашей поездки в Бюррен, — писала она Коннору Берну. — Как хорошо, что Брендон поехал с вами. Похоже, это место по-настоящему дикое и прекрасное. Мне хотелось бы тоже побывать там, когда закончится война. Я представляю его населенным древними богами, существами из камня, ветров и морской воды. Так и вижу, как вы идете вдвоем по пляжу, подбирая раковины и стеклышки, отполированные морем».

В конверт с письмом Коннор вложил фотографию: на ней были они с Брендоном в Бюррене. Брендон показался Ребекке очень симпатичным, но ее взгляд на этом снимке неизменно привлекал его отец. Коннор улыбался; он был в теплом пальто и шарфе, темные волосы разметались на ветру, а на заднем плане волны разбивались о скалы.

В то утро Ребекка, вытащив из печи свою картину из стекла, поднесла ее к окну и в зимнем свете увидела, как зеленые, бронзовые и золотые треугольники превращаются в долину, леса и холмы Верхнего Уилда. Стекло улавливало свет и удерживало его внутри. Охваченная восторгом, Ребекка подумала, что может обработать стекло песком, чтобы оно стало матовым. Может сделать прозрачным как вода. Может создавать из него образы и формы, не уступающие по выразительности каменным богам Коннора Берна.

— К сожалению, он свекольный, — сказала Мюриель, ставя форму для выпечки на кухонный стол в Хэзердине. — На вид довольно странный, да? Конечно, пудинг из свеклы — это немного необычно, но в рецепте сказано, что получается очень вкусно.

Были пасхальные каникулы, и большинство учениц Вестдауна разъехались по домам на четыре недели. Хотя сегодня была очередь Ребекки навещать мать в Абингдоне, Мюриель позвонила утром и сообщила, что хочет приехать на ланч.

Они поели в дальней комнате, окна которой выходили в сад. Поскольку комната находилась на южной стороне, там было теплее всего. Пока Ребекка накладывала всем мясной рулет и морковь, Мюриель рассказывала о своей поездке к подруге Монике в Клиторп.

— Моника страшно расстраивалась, потому что одна девушка из Женской вспомогательной службы была с ней очень недружелюбна. — За этим последовало долгое эмоциональное повествование: очередь в автобус вспомогательной службы, замечание о том, что у Моники слишком много багажа, заболевшая кошка, которую пришлось вести к ветеринару, неприятное перешептывание за спиной.

За десертом беседа совсем увяла. Миссис Фейнлайт казалась усталой, Мюриель притихла: то ли из-за странного вкуса свекольного пудинга, то ли потому, что ее мысли витали где-то далеко — Ребекка не могла решить. Она подозревала последнее.

После ланча миссис Фейнлайт поднялась к себе в спальню немного вздремнуть, а Мюриель взялась помочь Ребекке убрать со стола. На кухне Ребекка наполнила раковину водой и стала мыть тарелки.

Мюриель покопалась в сумочке и вытащила оттуда спички и сигареты.

— Мне надо с тобой поговорить, — внезапно сказала она. — Произошла ужасная вещь.

— Что случилось?

— Дебора. — Мюриель замолчала, не в силах продолжать. Она взяла сигарету и чиркнула спичкой.

Ребекка соскребала с тарелки засохший соус.

— Жена доктора Хьюза?

Мюриель кивнула.

— Она погибла.

— Погибла? — Ребекка уставилась на сестру.

— Да. Я узнала вчера вечером. Милли Фоукс мне рассказала. — Миллисент Фоукс была еще одной учительницей из их школы. — Дебора поехала погостить у своей двоюродной сестры в Вортинге, там был налет, и в дом попала бомба.

— Боже, Мюриель, какой кошмар!

— Дебора и ее кузина сразу же погибли. Я сама слышала, как доктор Хьюз говорил, что она никогда не спускается в убежище. Наверное, кузина осталась, чтобы не бросать ее одну.

Ребекка поставила на плиту чайник, собираясь заварить чай.

— Бедный доктор Хьюз.

— Я ему очень сочувствую. — Мюриель протерла полотенцем стаканы и убрала их в буфет. — Я знаю, что о мертвых плохо не говорят, но с Деборой ему приходилось нелегко.

— Она же сильно болела, не так ли?

Мюриель кивнула.

— Поэтому и поехала в Вортинг — подышать морским воздухом.

— Ты уже говорила с доктором Хьюзом?

— Я звонила вчера вечером, но он ждал звонка от матери Деборы, поэтому я просто выразила ему свои соболезнования.

— И как он?

— Похоже, сильно потрясен, бедняжка. Как ты думаешь… — Мюриель, нахмурившись, сделала глубокую затяжку, — может, мне стоит предложить ему разобрать ее вещи? Наверное, мужчине одному с этим не справиться, а ведь у Деборы не было сестер, и мать ее уже совсем старая и больная. Конечно, я не собираюсь навязываться, и он может нанять кого-нибудь, но…

— Думаю, это будет прекрасный поступок с твоей стороны, — твердо сказала Ребекка.

— Я виделась с Деборой всего пару раз, и, должна признать, она мне не очень понравилась, но я все время думаю, как это страшно — погибнуть, когда ты так далеко от дома да еще на каникулах. Я не хотела ничего говорить за столом, чтобы не расстраивать маму. Правда в том, что я переживаю только потому, что он сам расстроен. Дебора была довольно неприятной особой, поэтому я не скорблю о ней, но мне жаль его. — Мюриель посмотрела на Ребекку. — Как ты думаешь, это ужасно — так думать?

— Вовсе нет. — Желая утешить Мюриель, Ребекка потрепала ее по плечу. — По-моему, это вполне объяснимо.

Где-то между Регби и Ковентри поезд резко затормозил и остановился. Фредди ехала в купе со спящим солдатом и мужчиной в клетчатом пиджаке и фетровой шляпе. Когда она садилась на поезд в Юстоне, там ехали две пожилые дамы — вот почему Фредди выбрала именно это купе. В Вестдауне мисс Фейнлайт всегда говорила им садиться в купе, где едут женщины, и Фредди до сих пор следовала этой привычке. Однако в Регби дамы сошли, и теперь мужчина в клетчатом пиджаке протянул ей бумажный кулек со словами: