И вот открыл я его, значит… а там – фотографии, костюмы… вся наша жизнь! Все, кроме нее самой. Кроме Анны… Стою я над нашей жизнью и… ладно… Ладно! Вспомнил, как она раскрывала его стояком, становилась между двух половин и руки разбрасывала: будто ангел с пурпурными крыльями слетел на землю. И вдруг мне почудилось… ну, блажь такая в башку ударила, – что если сам я лягу, свернусь… все враз о ней и узнаю – где она, куда улетела?.. И лег я, и свернулся и, знаете… завыл, как бездомный пес. Даже самому сейчас странно вспоминать. Как это называется – «состояние аффекта», а? Короче, лежал я в нашем кофере, и выл о всей прошлой… да и всей будущей жизни.

Ну, и наткнулся там на толстенную пачку писем от Сени, аккуратно перевязанную резинкой. И знаете что? Они были нераспечатаны. Битый час сидел над этой пачкой в полном ступоре: что бы это значило? Почему она их не распечатывала? И до чего додумался? Только не примите меня за идиота. Так вот, думаю, ей и не надо было их распечатывать, понимаете? Нет? Да она просто знала, что в письме, едва конверт в руки брала…

В общем, не захотел я, чтоб кто-то с холодным носом в них совался, чтоб открывал их – вместо нее. Ну, и просто забрал эту пачку с собой. И Сене ничего не сказал – он тогда носился, как бешеный, по всей Канаде, летал из Индианаполиса в Бостон, из Бостона в Монреаль и далее везде, где хоть какая-то надежда его манила. Ему тоже казалось, что только он… только он… Ну, а потом и его не стало.

И вот этот зеленый блокнот… Постойте, не открывайте, я доскажу. Этот зеленый блокнот оказался у его друга, скрипача знаменитого, старика Мятлицкого. Сеня тогда как раз собирался переезжать на другую квартиру и оставил у скрипача свой саквояж, когда выехал на тот проклятый концерт… А я ведь потом тоже предпринял свой, так сказать, частный розыск. И у Мятлицкого был, дочь его видел – знаете, эту известную американскую тележурналистку, она в центре каждого политического скандала оказывается. Хорошо мы со стариком посидели, душевно. Он даже всплакнул. А дочь сказала: «Папа, я впервые вижу твои слезы! Ты не плакал, когда маму хоронили».

Короче, они отдали мне на память этот Сенин блокнот. Я сунулся было туда… и отшатнулся, как ошпарили меня: все о ней! Закрыл блокнот, так он и лежит. И пусть лежит. Я потом все у вас назад-то отберу, а пока читайте. Вдруг какая ниточка протянется. Хотя сам уже не надеюсь…

– Месье! Ле конт, силь ву пле![8]

Нет-нет, зачем же, мне эта встреча была, может, нужнее, чем вам. Позвольте мне рассчитаться… Ах вот как! Ну что ж… Очень милые служебные расходы, очень милые… Тогда, господин Керлер, разрешите отвалить, как говорили у нас в цирке? Рад был…

Да нет! Ничего я не был рад! Взбаламутили вы меня! Или я вас взбаламутил… Пойду я. Пожалуй, уже пойду. Всех благ!

…Извините. Не удивляйтесь, что вернулся… Нет, я ничего не забыл. Я решился! Вот вам еще одно письмо.

Это его последнее письмо к ней, уже пропавшей. Оно во внутреннем кармане пиджака у него оказалось. Так он и возил его с собой, возил повсюду… Мятлицкий мне отдал. И вот это его письмо – я его, единственное, прочел. Потому, что эти слова уже и не к живой обращены, а как бы… к ангелу. Я наизусть его знаю. Могу сказать, как начинается:

«Детка, тут какой-то следователь Интерпола нашел меня на репетиции и сказал, что ты исчезла. Что это значит?..»

Дорогой Аркадий Викторович!

Мне ужасно стыдно: прошло уже месяца два после вашего отъезда, а я все собираюсь написать. Время так летит: кажется, вот только вчера вы сидели у нас и твердили мне: «Роберт! Ты лопоухий кретин! Твоя профессия – жила золотая! Интерпол! Сюжет на сюжете! Садись и пиши детектив, мы замастырим бестселлер и выпустим в две недели!» Я тогда, помню, всю ночь ворочался и думал: в самом деле – иметь в родственниках директора крупнейшего российского издательства, и ворон при этом ловить!

Признаюсь вам, я иногда полистываю вашу продукцию, все эти дамские экзерсисы на криминальные темы. Не Достоевский. Да вы и сами знаете. Всё какие-то схемы, ситуации ходульные, однообразные. Скучно! Я с первой страницы знаю, куда преступник направится и где его накроют. Поверьте, жизнь – она и в этом гораздо богаче. А человек – сложнее. Иногда такое подвернется! Уже и дело вроде закрыл, работой завален по самые уши, а все думаешь, думаешь об этих людях.

Так вот, ходил я с этой мыслью в голове: а правда, ведь у меня все карты в руках, в смысле – подлинных случаев из собственной работы. А стиль в этом жанре – дело десятое. В конце концов, есть у вас там редактора, какие-нибудь литературные зубры, если что не так – подправят. Вообще-то у меня русский язык, я считаю, совсем неплохой. Меня родители в Канаду привезли пятнадцатилетним, и я всегда любил читать, и язык сохранил. Он, конечно, в иноязычном окружении бледнеет, беднеет… но в сегодняшнем интернетном мире – не катастрофа. Не Белая гвардия, не Черный барон.

И как только я серьезно стал задумываться – в смысле, о книге, – у меня в памяти всплыло одно дело четырехлетней давности. Дело необычное.

Бесследно исчезла женщина, в своих кругах довольно известная, и полиция прислала запрос в Интерпол. Мы подключились. А началось все очень странно: в одно из отделений полиции в Монреале вбежала окровавленная особа: девица не девица, а какой-то… Буратино неясного возраста. Вбежала и рухнула на пол. Пока привели ее в чувство – видели бы вы это чучело в моче и блевотине, – пока раны обработали (странные раны, будто кто из нее мясо щипцами рвал), пока сделали все проверки и выявили уровень алкоголя и наркотика в крови у этой невменяемой особы… Короче, пока суд да дело, выяснилось вот что. Раны ей нанес любимый попугай, милая такая птичка. Но хозяйка его оказалась еще милее: заявила, что сейчас в своей квартире задушила подругу и та сидит там в кресле задушенная и «закоченевшая, как камень!». Ну, рыдает, рвет на себе волосы и по мере протрезвления становится совсем неконтактной. Когда, спрашивают, задушила? Только что! Откуда ж она окоченевшая? Ни черта не сходится.

Копы хватают забинтованную преступницу, едут к ней на квартиру. Так и есть: никакого трупа нет в помине, хотя бардак в квартире страшенный. Попугай летает, как ястреб, и лишь завидел эту невменяемую, опять налетел – полицейские с трудом ее отбили, с трудом запихнули его в клетку. Я бы его, честно говоря, пристрелил. Клюв, как у орла.

Короче, трупа нет как нет; кровь исключительно хозяйская. Даму надо лечить от алкоголизма. Всем привет, и до следующих праздников.

Однако тем же вечером компания туристов из Германии (они приехали на ежегодный фестиваль салюта – у нас тут с середины июня и до начала августа лупят ежедневно такие петарды с острова Сан-Элен, закачаешься!) – причем, русскоязычные туристы во главе со своим местным гидом, который и сообщил в полицию, – показали, что некая мотоциклистка у них на глазах вылетела с моста Картье и… улетела. Как, то есть, улетела? А вот так, улетела. По небу. На мотоцикле?! Так точно, на мотоцикле. И по всем сравнительным показаниям эта мотоциклетная валькирия весьма напоминает наш сбежавший ранее труп. Нравится Вам такая завязка, дорогой Аркадий Викторович, дядя Аркаша – если Вы позволите – все же родной дядя родной жены…