12 ноября был разговор с Брежневым Л. И. Я доложил, что сахарной свеклы сдадим 40–41 млн пудов. Совещание секретарей обкомов КПУ по вопросу подготовки к XXIII съезду КПСС прошло хорошо. Комплектация министерств закончена и размещение тоже, входим в новое русло работы. Урожай зерновых по республике составит 18,5 центнера с гектара, в том числе кукурузы — 24,6. Доложил ряд других вопросов, в том числе по подбору и расстановке кадров.

В конце нашего разговора Брежнев затронул вопрос об А. И. Микояне: мол, уже стар — ему исполнилось в то время 70 лет. Продолжая разговор о Микояне, Брежнев с каким-то пренебрежением сказал о нем, что он увлекся мемуарами — стоит подумать о его замене, оживить работу Верховного Совета. Я молча воспринял этот разговор, но сам подумал, что Микояна Брежнев хочет убрать из состава политбюро потому, что А. И. Микоян имел свое мнение и суждение и часто на Президиуме ЦК КПСС вступал с Брежневым в крупные разговоры по принципиальным вопросам. Впоследствии я также понял, что велась подготовка к тому, чтобы Н. В. Подгорного убрать с должности секретаря ЦК КПСС, переместить его на «почетную должность» председателя Президиума Верховного Совета, вот и «старался» Брежнев и другие.

Довольно странное и непонятное явление в ЦК КПСС: кое-кто из скороспеченных «теоретиков», и главным образом Суслов, без повода и причин начали поднимать национальные вопросы, явно с позиций шовинистических — не партийных, тем более не ленинских. Иногда просто искусственно создавались национальные вопросы, хотя каждому разумному человеку ясно, что национальные вопросы не должны заслонять социальных проблем, которые должны находиться прежде всего в центре внимания партии. Каждому, не оторванному от жизни человеку, тем более политику, должно быть ясно, что активная работа в экономической и политической областях, направленная в интересах народа нашей страны, снимает много вопросов и обеспечивает успех строительства нового общества, намного легче решает и все национальные вопросы.

1 января 1966 года записал в дневнике: «Вот и пришел новый, молодой, бодрый, уверенный в своих успехах и действиях 1966 год, для тебя старый, 1965 год подготовил неплохие условия и почву. Будем надеяться, что новый год принесет народу больше радости, благополучия, счастья. Все должно быть хорошо».

3 января, первый рабочий день. Пригласил к себе товарищей, которые работают над материалами к докладу на XXIII съезде КПУ и выступлению на съезде. Разрыв между съездами всего десять дней, и работы будет очень много.

До съезда КПУ осталось 2,5 месяца, он назначен на 15 марта. В связи с предстоящим съездом возникает много кадровых вопросов и перемещений. Тем более что имеется прямое указание центра сделать «омоложение» кадров. Первый секретарь обкома должен быть не старше 40–45 лет, соответственно с этой директивой должно пройти омоложение и других кадров.

Но впоследствии эта директива была предана забвению, причина та, что московское руководство испугалось «молодых».

Рассматривал почту. Отдельно мне доложили о «Письме 77»[87]и о письме И. Дзюбы на 214 страницах. Надо было принимать срочные и решительные меры. Было поручено Скабе и Кандуфору подготовить предложения, чтобы их рассмотреть на Секретариате ЦК и принять меры. О наших мероприятиях по этим вопросам было доложено в ЦК КПСС Суслову, Капитонову, Пигалеву. Явно было видно, что кое-где поднимают голову националистические элементы.

11 января — заседание Президиума ЦК КПУ. На нем мной был остро поставлен вопрос об усилении идеологической работы, особое внимание надо было обратить на вопросы литературы, искусства, а также интернациональное воспитание и дружбу народов — все эти вопросы должны быть в центре внимания нашей идеологической работы. Надо повести самую решительную борьбу, но разумно, с проявлением национальной ограниченности и замкнутости. На этом президиуме обсуждался вопрос дальнейшего развития философских наук, а также практические экономические вопросы.

Все вопросы обсуждались организованно, остро, по ним были приняты соответствующие решения. Президиум прошел хорошо.

13 января мной в ЦК КПУ было проведено совещание, в нем участвовали украинские писатели, преподаватели университета и ВПШ, крупные историки, работники ЦК КПСС по вопросам науки и пропаганды: Гончар, Бажан, Назаренко, Чеканюк, Дубина, Копнин, Ямпольский, Шамота, Новаченко, Головко, Иванов, Скаба, Шевель, Кандуфор. На совещании рассматривался вопрос о том, чтобы дать критическую оценку «вредным идеологическим документам», поступившим в ЦК КПУ. Речь шла прежде всего о трактате И. Дзюбы «Интернационализм или русификация» и «Письме 77». Было договорено, что эта группа товарищей к 25 января даст в ЦК обстоятельный и обоснованный документ, разоблачающий «Письмо 77» и «Интернационализм или русификация», написанный Дзюбой.

О. Т. Гончар отказался участвовать в работе этой комиссии, о чем он в письменном виде уведомил ЦК. Такой поступок нас всех огорчил. Впоследствии к нему пришлось применять некоторые меры воздействия, и это себя оправдало. Правда, были не в меру «горячие» головы, которые требовали чуть ли не исключения Гончара из партии, вывода его из состава ЦК и отзыва из депутатов, глубокой его идеологической «проработки» — это были левацкие загибы. Пойти по этому пути — значит навредить нашему общему делу, оттолкнуть, а может быть, и потерять талантливого писателя и влиятельного человека среди творческой интеллигенции. По этому вопросу пришлось выдержать немалый напор со стороны ретивых «ортодоксов-марксистов». В особенности по этому вопросу свирепствовали Грушецкий и Ватченко, да и в ЦК КПСС нашлись такие «деятели», которые жаждали «политической крови».

Мою позицию в отношении Гончара неизменно поддерживал Н. В. Подгорный, он-то лучше других разбирался в этом сложном деле. Некоторые даже требовали арестовать Гончара. Когда я об этом рассказал Подгорному, он ответил: «Знаешь, Петро, нас с тобой арестуют, никакой черт и слова не скажет. О Гончаре заговорит мир, да и вообще, какой идиот вынашивает такую «идею»?» Советовался я с Подгорным, чтобы еще больше укрепить свое решение и действия, занятые мной по отношению к Гончару.

18 января рассматривал тезисы отчетного доклада XXIII съезду КПУ и выступления на XXIII съезде КПСС. В частности, рассматривал вопросы, не предполагается ли на XXIII съезде внесение каких-либо новых теоретических положений в оценку современной эпохи, закономерность развития революции — строительства социалистического и коммунистического обществ. Не будут ли уточняться некоторые положения в решениях XX–XXII съездов КПСС, в частности по Программе КПСС, о которой идет много ненужных разговоров среди коммунистов и народа. Программу приняли, о ней много говорили, доводили до сознания народа и вдруг отступили, в особенности по социально-экономическим вопросам и материальным благам. А в программе ведь были записаны конкретные сроки, что и когда сделать для народа, а народ все помнит. О возможных уточнениях оценки культа личности Сталина — особенно его роли и влияния на международное коммунистическое и рабочее движение. О «вмешательстве» Сталина во внутренние дела братских партий. Все эти и другие вопросы интересовали коммунистов, общественность. Они и нас волновали.