– Мои предположения идут еще дальше. Я полагаю, что дун-маги, даже те, кто никогда не был силвом, могут лечить. В конце концов, себя же они исцеляют, не так ли? Даже Мортред постепенно излечил себя от последствий чересчур сильных заклинаний, к которым прибег ради потопления Дастел, – по крайней мере ты так мне говорила.

Блейз кивнула, явно в душе ругая себя за то, что не подумала раньше о такой возможности.

– Блейз, дун-маги обычно не лечат других, потому что не хотят этого, а вовсе не потому, что не могут. Силв-маги, конечно, им для этого тоже не нужны – себя они лечат сами.

Блейз пристально посмотрела на меня; в ней боролись недоверие и надежда.

– Ты уверен, что знаешь, о чем говоришь? – Блейз была, как всегда, резкой и прямой.

– Нет. Это только теория, и я могу ошибаться.

– Да ты хоть веришь ли в целительство силвов? Ты же думаешь о магии как о болезни!

– Сомневаюсь, что теперь хоть в чем-нибудь могу быть уверен… Одно, впрочем, я знаю твердо: человеческий разум способен на замечательные вещи. Иногда даже на Небесной равнине, где силвов нет, я видел, как люди возвращались к жизни только потому, что были полны решимости выжить. Менодиане назвали бы такие выздоровления чудесами, проявлениями божьей милости. Я врач, а потому вижу причину в более прозаической, но от этого не менее чудесной вещи – силе воли. Может быть, разум силва или дун-мага обладает возможностями, о которых я ничего не знаю. – Впрочем, я, конечно, видел, что они сотворили с моим плотом… Поколебавшись, я сказал: – Райдеру терять нечего. – И постарался отогнать непрошеную мысль: потерять могут другие. – В нормальных обстоятельствах человек, обладающий Взглядом, сопротивлялся бы воздействию дун-магии благодаря своему иммунитету. Райдер же будет без сознания… может быть, это облегчит дело.

– Как сможем мы заставить дун-магов делать то, чего они не хотят?

– Нам нужно будет пообещать им взамен то, чего они хотят очень сильно.

– И что же это?

– Жизнь. Они ведь пленники гхемфов. Они все видели, что делают гхемфы с дун-магами, я об этом позаботился. Им уже известно, что магия на гхемфов не действует. Они понимают, что бежать не смогут и умрут, как и остальные. Только моя просьба пока удерживает гхемфов от расправы.

– Мы можем пообещать, что освободим их, если они помогут Райдеру, но поверят ли они нам?

– Поверят, если то же самое пообещают гхемфы, которые никогда не нарушают своего слова.

– Гхемфы не дадут такого обещания – они возненавидели дун-магов… из-за Эйлсы.

– Дадут, если их о том попросит Блейз Полукровка.

Блейз долго смотрела мне в глаза. Перед нами лежал, тяжело дыша, Тор Райдер, мускулистое тело которого могло бы послужить символом красоты Сотворения…

– Ты готов отпустить дюжину дун-магов ради одного человека? – хрипло прошептала Блейз. – Человека, которого ты почти не знаешь? Да понимаешь ли ты, какой вред эти выродки могут причинить?

– Понимаю… по крайней мере после того, что я сегодня увидел, я могу себе это представить. Не забывай: я чую их запах, а зло обладает особым зловонием. – Я вспомнил Джинну. – Да, я понимаю.

– Позволить этим людям убивать и развращать – разве это достойно хорошего врача? Да и вообще порядочного человека?

– Ты сама пошла бы на такое, – возразил я.

– Да, ради Тора я готова на что угодно, – согласилась Блейз. – Но ведь я любила его, и к тому же я не образцовая гражданка, с молоком матери впитавшая правила чести. А вот ты – ты врач, отказывающийся даже убивать животных, чтобы утолить голод. Почему ты готов выпустить в мир эту скверну?

Она и на самом деле не понимала меня – я чуял ее озадаченность, ее желание разобраться. Объяснять Блейз мои резоны мне не хотелось, не хотелось, чтобы наши с ней отношения изменились… Я со стыдом отвел глаза, признавая свою слабость, признавая, что мои намерения аморальны. Существам, подобным экс-силвам, никогда не следовало бы позволять превращать в ад жизнь других людей.

– Давай просто считать, что у меня есть для этого свои причины. Тор Райдер – прекрасный человек, который совершит много добра, если выживет. – Я понимал, что так объясняют свои поступки люди, готовые совершить большое зло ради благородных целей.

В глубине души я даже не был уверен, что мои цели благородны и бескорыстны. Я и тогда понимал, как понимаю теперь, что такое решение было неправильно. Мы все дорого заплатили за него: я – угрызениями совести, Блейз – потерей друга, а Тор… Тор потерял больше нас всех – он потерял цельность… потерял себя.

С Блейз я говорил достаточно уверенно, но сам не был так уж убежден, что мой план приведет к успеху. Во-первых, я мог ошибаться насчет целительских способностей дун-магов или экс-силвы могли предпочесть смерть спасению менодианского патриарха. Во-вторых, сомнительно, чтобы они стали доверять гхемфам: они ведь видели, как эти существа подвергали мучительной смерти попавших им в когти дун-магов. Впрочем, пожалуй, возможностей погибнуть в битве безболезненно не так уж и много…

Как выяснилось, двенадцать силвов, подобно всем нам, привыкли верить в несомненную честность гхемфов и их неспособность лгать, поэтому они проявили готовность поверить в обещание. На мой взгляд, свою роль могло сыграть и то, что превращение в дун-магов лишило силвов остроты ума и способности критически оценивать ситуацию. В конце концов было достигнуто соглашение: силвы попытаются исцелить Тора, а мы с Блейз будем следить за этим, чтобы удостовериться: пленники не нанесут ему вреда своей магией. Блейз полагала, что сможет отличить целительную магию от убийственной, а я надеялся, что она не ошибается. Кроме того – и при том условии, что им удастся вылечить патриарха, – мы (Блейз, Дек, Тор и я) под охраной гхемфов должны были отправиться по Лентяйке на побережье, оставив экс-силвов на острове: так они получали шанс свободно распоряжаться собой.

Мы уже знали, что Мортред отправился именно на побережье: пленники не делали секрета из его намерений. В порту Раттиспи, расположенном в устье Лентяйки, его ждал корабль.

Мне оказалось очень трудно вынести пребывание в одной комнате с этими двенадцатью магами. Я никогда не имел дела с силвами, за исключением Флейм, и не встречался с оскверненными дун-магией невинными, пока меня не позвали к постели Джинны в Амкабрейге. Скверна в девочке вызвала у меня физическое недомогание, но оно не шло ни в какое сравнение с тем, что я испытывал теперь. Блейз часто говорила мне, что обладающие Взглядом чуют дун-магию и что она издает особое зловоние, но едва ли она представляла себе, что значило это зловоние для меня. Мне приходилось постоянно бороться с тошнотой и желанием выбежать из комнаты вон. Руки у меня тряслись, так что я все время держал их за спиной, сердце колотилось, голова болела: я даже не мог как следует думать.

Зловоние дун-магии далеко превосходило вонь дохлого селвера, разлагающегося на солнце, или переполненных выгребных ям в Лекенбрейге. Запах скорее напоминал миазмы злокачественной опухоли или запущенной болезни легких – не их воздействия на тело, а именно самой болезни. Он был просто… извращением. Такого не должно было быть в природе.