— Я только что говорила с шерифом Лоуэллом.

— И что?

— Как я и сказала, это его расследование. Я не могла кое-что с тобой обсуждать, не получив его разрешения.

— Почему ты стала спрашивать о беременности?

Мьюз осторожно опустилась на стул, словно боялась, что он под ней развалится. Сложила руки на груди. Я не верил своим глазам. Обычно Мьюз жестикулировала, как закинувшийся амфетамином сицилиец, которого едва не сбил промчавшийся на огромной скорости автомобиль. Я никогда не видел ее такой подавленной. Она не поднимала глаз. Я ее даже пожалел. Она старалась действовать правильно. Как и всегда.

— Мьюз?

Она посмотрела на меня. И мне не понравилось выражение ее лица.

— Что происходит?

— Ты помнишь, что я послала Эндрю Барретта в старый лагерь?

— Конечно. Барретт хотел опробовать какую-то новую машину, просвечивающую землю. И что?

Мьюз молчала. Я увидел, что глаза у нее влажно заблестели. Потом она кивнула. Никогда мне не доводилось видеть более печального кивка.

Я почувствовал, как рушится мой мир.

Надежда. Надежда мягко поглаживала мое сердце. А теперь отрастила когти и впилась в него.

— Неподалеку от того места, где лежали два других тела, нашли останки.

Я покачал головой. Не сейчас! Только этого мне сейчас и не хватало.

— Женщина, рост пять футов семь дюймов. Пролежала в земле от пятнадцати до тридцати лет.

Я все качал головой. Мьюз молчала, дожидаясь, когда я возьму себя в руки. Я старался, но получалось не очень. Мысли путались. Но потом я кое-что вспомнил:

— Подожди, ты спрашивала о беременности Камиллы. Ты говоришь мне, что тело… Можно определить, что она была беременна?

— Не только беременна, — ответила Мьюз. — Она рожала.

Я застыл. Сказанное Мьюз не укладывалось в голове. Одно дело — услышать о том, что моя сестра забеременела. Такое могло случиться. Она даже могла сделать аборт втайне от меня. Но чтобы она отходила весь срок и родила… а главное, узнать, что она мертва…

— Выясни, что случилось, Мьюз.

— Выясню.

— И если где-то есть ребенок…

— Мы разберемся и с этим.

— У меня новости.

Алексей Кокоров, по-прежнему крепкий мужчина, хотя ему давно перевалило за восемьдесят, до падения стены, которое полностью изменило их жизнь, работал у Соша в «Интуристе». В СССР оба служили в КГБ. С 1974 года — в составе группы «Альфа». Это подразделение создавали для борьбы с терроризмом и преступностью, но холодным рождественским утром 1979 года «Альфа» взяла штурмом президентский дворец в Кабуле. Вскоре после этого Соша перевели в «Интурист» и отправили в Нью-Йорк. Кокоров, с которым Сош не очень-то ладил, тоже оказался там. Семьи остались в Советском Союзе. Так тогда было принято. Нью-Йорк мог соблазнить любого. Туда отправляли самых проверенных. Но даже их не оставляли без присмотра. Этим занимались не менее проверенные, которые с радостью подсидели бы коллегу по работе. И даже самым проверенным приходилось помнить, что их близким придется несладко, если они сделают неверный шаг.

— Говори.

Кокоров пил. Всегда. Но в молодости спиртное даже шло в какой-то мере ему на пользу. Сильный, умный, от выпитого он становился еще и злобным. Выполнял полученный приказ как собака. Теперь годы брали свое. Дети выросли и забыли про него. Жена давно ушла. Он являл собой жалкое зрелище, но значения это не имело. Они с Сошем не любили друг друга, но их накрепко связывало общее прошлое. Сош мог положиться на верность Кокорова, а потому платил ему жалованье.

— В тех лесах нашли тело.

Сош закрыл глаза. Он этого не ожидал, но не очень-то удивился. Павел Коупленд хотел раскопать прошлое. Сош надеялся его остановить. Иногда человеку лучше всего не знать. Гавриила и Алину, брата и сестру Соша, похоронили в общей могиле. Не поставили даже надгробного камня. Соша это никогда не волновало — умерли и умерли. Но иногда он задавался вопросом: а вдруг придет день и Гавриил восстанет из мертвых, чтобы указать перстом на своего младшего брата, который шестьюдесятью годами раньше украл у него кусочек хлеба? Очень маленький кусочек. Сош знал, что кусочек этот ничего бы не изменил. И однако Сош вспоминал о содеянном, об этом украденном кусочке хлеба, каждое утро своей жизни, едва открывал глаза.

Та же история? Мертвые требуют отмщения?

— Как ты это узнал? — спросил Сош.

— После последнего визита Павла смотрю местные новости, — ответил Кокоров. — Еще и Интернет. Об этом уже сообщили.

Сош улыбнулся. Два старика, ветераны КГБ, используют американский Интернет для сбора информации. Ирония судьбы!

— Что нам делать? — спросил Кокоров.

— Делать?

— Да. Что нам делать?

— Ничего, Алексей. Прошло столько лет.

— Подобные преступления в этой стране не имеют срока давности. Начнется расследование.

— И что выяснится?

Кокоров промолчал.

— Все в прошлом. Нет необходимости защищать комитет или страну.

Молчание. Алексей поглаживал подбородок, смотрел в сторону.

— Что такое?

— Тебе недостает тех дней, Сош? — спросил Алексей.

— Мне недостает молодости. Ничего больше.

— Люди нас боялись. Все дрожали, когда мы проходили мимо.

— И что, это было хорошо, Алексей?

Улыбка Кокорова скорее пугала. Зубами, очень мелкими для такого рта, он напоминал грызуна.

— Не притворяйся. Мы обладали властью. Мы были богами.

— Нет, мы были громилами, выполняли грязную работу богов. И властью обладали они. Мы боялись, а потому заставляли остальных бояться еще больше. Вот откуда это ощущение крутизны — мы запугивали слабых.

Алексей отмахнулся:

— Просто ты постарел.

— Мы оба старики.

— Не нравится мне, что все это возвращается.

— Тебе не понравилось и возвращение Павла. Потому что он напоминает тебе своего деда, так?

— Нет.

— Человека, которого ты арестовал. Старика и его престарелую жену.

— Думаешь, ты был лучше, Сош?

— Нет. Знаю, что не был.

— Решение принимал не я. Ты знаешь. На них донесли, мы отреагировали.

— Именно так. Боги отдали тебе приказ. Ты его выполнил. И по-прежнему чувствуешь себя крутым?

— Дело не в том.

— Как раз в этом.

— Ты сделал бы то же самое.