Он сложил все тетради в коробки и отнес их в каморку за кухней; плотно закрыв дверь, он попытался выкинуть письмо из головы, но оно назойливо вторгалось в его мысли, чем бы он ни занимался. После того случая Роберт стал все чаще выпивать и все реже выходить из своей одинокой квартиры.

Валентина и Элспет часами обсуждали подробности своего плана. Все должно было выглядеть естественно, как бы само собой. Элспет придумала способ, как Валентине получить наличные с их совместного с Джулией счета; эту сумму можно будет растянуть на год, а то и на два, при условии что Валентина не станет транжирить и денег не хватятся до окончания похорон. Валентина нашла в квартире несколько книг по анатомии и открыла их для Элспет на полу гостевой спальни. Для них обеих это стало почти игрой: предугадать все мыслимые трудности, усыпить бдительность Роберта, не вызвать подозрений у Джулии. «Что, если?..» — произносила одна, и они, как детективы, принимались обсуждать очередную сложность, пока не находили решения. У них появились понятные им одним шутки, свой секретный язык. Занятие было необычайно увлекательное; вернее, оно было бы увлекательным, задумай они спланировать пикник или вечеринку-сюрприз — да все, что угодно, только не смерть Валентины. Элспет поражалась тому азарту, с которым Валентина уточняла все детали плана, и полному равнодушию, с которым она просчитывала чужое горе. Но и я не лучше. Стала ее пособницей. Она бы на это не решилась, если бы только знала… А вдруг не получится? А вдруг получится? Элспет наблюдала за Валентиной и спорила сама с собой. Она думала: Так нельзя; это страшное зло. Но каждый вечер приходил Роберт и забирал Валентину то на ужин, то на прогулку. Возвращались они поздно и каждый раз перешептывались в прихожей. Элспет ожесточалась сердцем.

Роберту снилось, что на Хайгейтском кладбище наступил День воскрешения.

Он стоял на верхней ступени, у захоронения извозчика Джеймса Селби. Тот сидел на своей могильной плите, не обращая внимания на тяжелую цепь, тянувшуюся через его грудь от одного углового столбика могилы к другому. Селби курил трубку, нервно постукивая ногой в ботинке о землю.

Вдалеке протяжно запели трубы. Повернувшись, Роберт увидел, что над кладбищенской аллеей появился длинный балдахин из красной ткани, а грязь, гравий и слякоть застланы белым шелком. Стояла зима, и белизна шелка почти сливалась с пологом снега, укрывшего могилы. Сквозь деревья он видел, что все аллеи задрапированы красным и белым. Роберт не сразу понял, что куда-то движется. С волнением он глянул под ноги, опасаясь, что его грязные подошвы замарают шелк, но оказалось, они не оставляют следов.

Подойдя к зоне отдыха, он увидел накрытый для пиршества стол. Еды не было, только фарфор, приборы, пустые бокалы для вина и пустые стулья. Трубы смолкли, и Роберт услышал шум деревьев. Раздавались какие-то голоса, но он не мог разобрать, откуда они доносятся.

Садись, поступил приказ, но донес его не голос, а скорее мысль, откуда ни возьмись пришедшая ему в голову. В ряду столов он занял место с краю и стал ждать.

Духи собирались медленно, ступая нетвердым шагом по шелковым дорожкам. Они столпились вокруг столов, полупрозрачные, одетые в саваны и развевающиеся покровы — свои лучшие выходные наряды. Воздух полнился привидениями. Более ста шестидесяти девяти тысяч людей были похоронены на этом кладбище. Роберт усомнился, что им хватит места за этими столами. Призраки дрожали в утреннем свете. Похожи на медуз. Среди них прокатилась волна недовольства: они были голодны, а еды не было. Ему померещилась Элизабет Сиддал, и он стал подниматься, мечтая с ней поговорить, но чья-то рука легла ему на плечо, удерживая на месте.

Привидений собралось видимо-невидимо. Прибавилось и количество столов. У него за спиной раздался хорошо знакомый, долгожданный голос.

— Роберт, — окликнула Элспет. — Ты что тут делаешь?

— Сам не знаю. Ищу тебя? — Он попытался обернуться, но его опять остановили.

— Нет… не делай этого. Я не хочу… Только не здесь… — Ее прижало к нему.

Ему стало неудобно и тесно. Внезапно он почувствовал, что нечто ужасное, какой-то монстр стоит позади него и впивается ему в туловище своими мерзкими руками.

Он выкрикнул ее имя так громко, что близнецы проснулись у себя в спальне этажом выше; так громко, что сама Элспет тут же перебралась на пол и не один час лежала прямо над его кроватью, в медленно бледнеющем сером свете, ожидая, когда же он позовет ее снова.

Зазвонил телефон. Эди протянула руку и приложила трубку к уху, но не спешила отвечать. Она лежала, свернувшись клубком, на своей стороне кровати; было почти девять утра. Джек давно ушел на работу.

— Мам?

Эди села и пригладила волосы, словно Валентина могла ее видеть.

— Алло? — Ей удалось притвориться, будто сна у нее — ни в одном глазу. — Валентина?

— Привет.

— Как жизнь? Где Джулия?

— Наверху. Тусуется с Мартином.

Эди почувствовала облегчение: «С ней все в порядке. С ними обеими».

— Мы в воскресенье ждали вашего звонка. Где вы были?

— Ой… извини. Мы просто… потеряли счет дням, понимаешь?

— Надо же! — воскликнула Эди, обидевшись на такое невнимание. — Так в чем дело?

— Ни в чем… Просто захотелось тебе позвонить.

— Солнышко мое. Так как дела?

— Так себе. Тут дождливо, мрачновато.

— У тебя грустный голос, — сказала Эди.

— Разве? Не знаю. У меня все нормально. — Валентина сидела в саду позади дома, дрожа от измороси. Она не хотела, чтобы их разговор услышала Элспет; для июня было ужасно холодно, и ей приходилось делать над собой усилие, чтобы не стучать зубами. — А у вас с папой что нового?

— Ничего особенного. Правда, папа на днях получил повышение, так что вчера вечером мы отмечали. — Эди слышала щебет птиц в трубке. — А ты сейчас где?

— На заднем дворе.

— Понятно. А вы с Джулией как проводите времечко?

— Джулия уже выучила весь город. Может ходить без карты.

— Замечательно… — А про себя Эди подумала: «Что-то она не договаривает». — Но тут же решила, что это неизбежно: «Они уезжают и вскоре отдаляются. Создают свой мир, и тебе в нем места нет».

Валентина что-то спросила насчет выкройки платья, которое задумала сшить; Эди попросила прислать эскиз по электронной почте, не подумав, что у близнецов нет сканера.

— Ну ладно, неважно, — ответила Валентина. — Ничего страшного.

— Точно с тобой все в порядке? — переспросила Эди. И подумала: «Голос у нее какой-то не такой».

— Точно. Мне пора, мам. Люблю тебя. — («Если не закончу разговор, я разревусь».)