Стоял один из тех жарких дней, когда неподвижный воздух, кажется, вырывает изо рта дыхание. Горячие волны отрываются от тротуаров и, тошнотворно вибрируя, качаются над головой, словно призрачные змеи, готовые к нападению. Асфальт на улицах напоминает болото, он липнет к обуви, угрожая засосать ее.

— Слишком жарко, — стонут друзья, когда я приглашаю их с собой на ленч.

Кэрол, однако, согласилась.

— «Юнион Пасифик»? — спросила она. — Заметано! Скажи только, кем ты собираешься стать.

— О боже, — сказала я. — В такую жару я не могу ходить в парике. Меня ужасает сама мысль о макияже, нескольких слоях одежды… Что если я пойду такая, как есть? Столик я забронирую на твое имя, но не думаю, что вообще смогу есть. Просто посижу возле кондиционера и посмотрю на еду.

Придя в ресторан, мы оказались в полутемном вестибюле, таком восхитительно прохладном, что воспоминание об обжигающем тротуаре тут же исчезло. Женщина-администратор повела нас вокруг маленького бассейна, за водяной занавес. Кэрол подставила руку под падающие капли.

— У меня хорошее предчувствие, — сказала она.

В ресторане было тихо, с высоких потолков лился бледный приглушенный свет. Администратор посадила нас в кабину в задней части помещения. Золотистый свет, лившийся из-под стеклянной крыши, был лишен жара. Один официант взбивал подушки, другой накрыл стол — поставил вазы с лимонами и бокалы с ледяной водой.

— Кажется, тебя вычислили, — сказала Кэрол.

— Почему ты так решила? — спросила я. — Только потому что нам достался самый большой стол и… — Я замолчала, пораженная чьими-то стонами.

За соседним столом сидела женщина. Она и стонала.

— Мм… — подвывала она с набитым ртом и широко раскрытыми глазами. — Мм…

Мы обе уставились на нее, но она ничего не замечала: сосредоточилась на собственных вкусовых ощущениях.

— Интересно, что она ест? — сказала я.

— Фуа-гра с лесной земляникой, — сказал наш официант, неожиданно появившись возле нашего стола. — Она восхитительна. Вкус яркий и насыщенный. Позвольте, я и вам принесу.

Кэрол вздохнула.

— Мне нравится, когда тебя узнают, — сказала она. — Это куда приятнее, чем ходить с бедной Бетти. Однако у меня возникает вопрос. Как думаешь, это женщина — подстава?

— Что? — не поняла я.

— Подстава, — повторила Кэрол. — Понимаешь, человек, специально посаженный в ресторан, чтобы произвести впечатление на критика.

— Я об этом не подозревала, — удивилась я.

— Иногда, — сказала она с некоторой суровостью, — мне кажется, что ты слишком доверчива. Разве ты не замечала, что каждый раз, когда тебя узнают, владельцы ресторана ублажают не только тебя, но и столы по соседству с тобой, где сидят их друзья?

— В самом деле? — Я удивилась еще больше.

— О господи! Ну конечно. Они зовут всех знакомых на бесплатный обед. Те должны много заказывать и громко восхищаться едой. Я постоянно слышу такие истории.

— Ты мне никогда не говорила! — сказала я с упреком.

— Но неужели та сама ничего не знала?

Я могла бы ответить, но в этот момент появилась фуа-гра, и я начала понимать, почему соседка так громко стонала. На тарелке лежал бледно-розовый цилиндр с рассыпанными по нему темно-красными ягодами и крошечной фасолью цвета весенних листьев. Первое ощущение вызвало шок: печень была сдобрена арманьяком и специями. У меня загорелся язык. Я взяла в рот еще кусочек, и интенсивность вкуса сменилась чем-то приглушенным — его усмирила земляника. Третье ощущение вызвала фасоль, гладко-скользкая на фоне бархатистой поверхности печени. Это блюдо лишало вас дара речи. Долгое время никто из нас не произнес ни слова.

Молчание нарушила Кэрол.

— Расскажи мне, — попросила она, — о Рокко Ди Спирито.

Впервые я попробовала еду Рокко в девяносто пятом году в ресторане «Дава», и его блюда поразили меня своей оригинальностью. Тогда он был молод — ему не исполнилось и тридцати, — и он не мог еще привлекать к себе толпы. Ходило много слухов о том, что стоимость еды зашкаливает и выходит из-под контроля, поэтому я не удивилась, что ресторан закрыли. Год спустя или чуть больше он появился в новом ресторане, «Юнион Пасифик». Готовил он сказочно, но еда так нескоро оказывалась на столе, что я дала ему лишь две звезды. Его фанаты громко протестовали. Началась кампания, которую, как я подозревала, он и организовал. «Рокко, — написали они, — был ограблен!» Даже гастрономический воитель, господин Шапиро, принял участие в протестном движении. «Уходите, — написал он. — Ди Спирито — великий талант. Вы совершили ошибку; этот шеф заслуживает трех звезд».

И вот я здесь, без маски, в самый жаркий день года, снова во власти чар мастера.

Мы ели холодный, яркий, летний салат — сахаристые брусочки арбуза перемежались с гладкими полосками авокадо. Кольца кальмаров цвета бледной лаванды непостижимо сплетались со скользким авокадо и хрустким арбузом. Ощущение от гладкой, бархатистой и скользящей поверхности непрерывно и захватывающе менялось. Некоторое время спустя я постаралась отбросить анализ и сосредоточилась на вкусе, и тут я поняла, что три составляющих салата обладают удивительным сходством — общей умеренной сладостью. Блюдо оказалось таким соблазнительным, что я нескоро заметила, что Кэрол тоже примолкла.

— Я прислушиваюсь к вкусу, — сказала она. — Зобная железа со щавелем и дыней-канталупой — поразительное блюдо. На, попробуй.

Она передала вилку и я ощутила поразительное сочетание. Сладковатая зобная железа и дыня отлично гармонировали с пикантной щавелевой кислинкой.

— Мне кажется, что я в магическом коконе, — сказала Кэрол, — и здесь могут происходить лишь приятные события.

— Понимаю, — сказала я. — Я чувствую то же самое.

Мы просидели там целый день, наслаждаясь необычайными вкусовыми сочетаниями. На стол явился белоснежный квадрат трески. Он был похож на огромную маршмеллу с разбросанными по ней блестками. Я взяла в рот кусочек, предполагая, что почувствую океанский рассол, а на деле ощутила совершенно другой вкус, насыщенный, глубокий и загадочный. Рыба была приготовлена в гусином жире, она впитала вкус птицы. Это было удивительно и волнующе. Казалось, что я одновременно плыву и летаю. Курица тоже оказалась необыкновенной: ее пропитали ароматом лимонной цедры так, что она совсем не пахла птицей. Затем филе нарезали длинными полосками, необычайно мягкими и нежными. Она благоухала лимоном, специями и летними трюфелями. Из этих грибов приготовили пюре и уложили на него курицу.

Официант так тихо подавал тарелки, что, казалось, он движется по комнате на цыпочках, чтобы не разбудить спящих людей. По-видимому, он не хотел разрушить очарования, так как даже не спросил, что мы возьмем на десерт. Я едва заметила, как он убрал курицу и заменил ее мороженым со страстоцветом. Все, что я знала, это то, что вкус поменялся: теперь мой рот наполнился сладостью, мягкой, интенсивной, тропической, не похожей на то, что я до сих пор испытывала. Не говоря ни слова, Кэрол поменяла наши тарелки, и теперь в моем рту была малина и лаванда. Я словно вышла в сад, и ветер раздувал мне волосы.