моей внешностью чего-то очень забавного, но я одернула себя. Вряд ли там было что-то настолько весёлое, кроме меня самой.

Прозвенел звонок. Я села на пустующую парту, глядя на доску и стараясь не показывать, как меня ранило поведение Гардениной. Внутри будто поселился колючий еж — он ворочался, вертелся и при этом увеличивался в размерах. Я вдруг очень чётко осознала, что так и не стала в Ливере "своей": даже проучившись в универе с сентября по март, так и не сумела толком сблизиться ни с кем, кроме Юльки. Да и зачем? Мы ведь были практически не разлучны… Рассказывали все, что с нами происходило, вместе делали контрольные и домашку, делились мечтами, сплетничали, обсуждали парней…

Все мы это делали вплоть до того момента, как у меня появилась непристойная тайна в лице декана. После она так и продолжила делиться со мной всем, а я начала скрытничать. Да, я совершила ошибку. Но неужели из-за этого она сдаст нашу дружбу в утиль, будто её и не было? С лёгкостью заменит моё общество обществом Марины, Гали, Кати — любой из университетской приятельниц, коих было у неё в изобилии?

Я просто отказывалась в это верить. Стоило представить, что мы так и не помиримся, и мне до самого выпуска предстоит сидеть на парах одной, я испытывала чуть ли не больший ужас, чем тот, что мне довелось пережить осенью. Когда казалось, что Верстовский-старший так и продолжит терроризировать меня в универе, и мы никогда не наладим наши отношения.

Наладили, однако. Даже чересчур, с точки зрения Юли.

— Ты действительно хочешь загладить вину? — недовольно спросила она, когда я чуть позже снова попыталась вызвать её на откровенный разговор.

— Конечно, да!

— Тогда прекрати все сейчас же, — заявила брюнетка. — Конечно, прошлого не исправить, и твой ужасный обман так и будет стоять между нами… Но зато я буду знать, что ты раскаиваешься, и моя дружба для тебя важнее мимолетных любовных связей.

Некоторое время я была не в силах что-либо ответить ей. Как только смысл слов подруги дошёл до меня, мне стало ещё хуже, чем было до этого.

— Ты хочешь, чтобы я порвала с деканом?..

Она фыркнула, кинула на меня уничижающий взгляд и отвернулась вполоборота, сложив руки на груди.

— А вам есть, что рвать? Впрочем, не отвечай, мне все равно! Не важно, трахаетесь ли вы или есть нечто большее — главное, закончи это. Согласна?

Я молчала. Потерять подругу или пойти на новый обман? Но сможем ли мы с Верстовским сохранить все в тайне, если правда уже лезла наружу буквально изо всех щелей? Одно я знала точно: я не брошу декана из-за Юлькиной прихоти. Потому что если сделаю это, все равно в итоге потеряю обоих. Гарденина меня может тогда и простит, но вот отец Ромки — точно нет. И вряд ли после случившегося я сама смогу считать ее своей подругой.

Видя, что я замкнулась в себе, девушка пожала плечами и собралась уходить.

— Думай. И, кстати, на твоем месте я бы хорошо подумала, соглашаться ли на роль Гермии. Большая роль — большая ответственность.

«Да не нужна мне эта Гермия! Забирай себе!» — хотела я крикнуть ей вслед, но почему-то снова промолчала. Наверное, мама натренировала меня давать отпор мальчикам и не в меру настойчивым мужчинам, а вот с женщинами, и тем более подругами, я так и не научилась выстраивать границы.

В любом случае, роль мне и правда была не нужна. И уж от нее-то ради задабривания злобной Юленьки я вполне могла отказаться.

Среда прошла также безрадостно, как и вторник, с единственным отличием — с каждым днем я чувствовала себя во все большей и большей изоляции в так полюбившемся мне университете. Сначала я опасалась, что Гарденина потребует ответа на свой ультиматум, но она усиленно транслировала равнодушие к моей персоне. Занятия проходили, будто тягостный сон. А перемены были еще хуже — когда вся группа сбрасывала официальность и начинала шуметь, а Юля с подружками принималась жизнерадостно щебетать, я еще острее ощущала себя отверженной, сидя молча и в гордом одиночестве.

Молчала я и в групповом чате участников спектакля, куда меня добавили еще в воскресенье. Пока другие актеры, танцоры, работники сцены оживленно обсуждали предстоящее событие, я старалась лишний раз не отсвечивать и не напоминать о своем существовании.

Первую репетицию назначили на вечер среды. Народ постепенно собирался в большом актовом зале, куда с сегодняшнего дня пускали не всех подряд, а только избранных. В число избранных, на удивление, попали очень многие, даже Мильнев. И хотя Стасяну выпала честь всего лишь двигать декорации, он был очень горд собой и с его же собственных слов, приготовился от всей души развлекаться, наблюдая за актерскими потугами «остальных».

Под «остальными» он в первую очередь подразумевал Ромку — бывшие неразлучные друзья были в контрах с той самой незадавшейся вечеринки. Уж не знаю, извинялся ли юный Верстовский, но Стас его так и не простил. И, как и я, сидел на занятиях угрюмым отшельником.

Что касается Романа, то меня ждал не очень приятный сюрприз. Я была в таком ступоре после проб, что совершенно упустила из виду, кому предстоит играть главного ухажера Гермии. Да, режиссер спектакля оказался не очень оригинален и взял на роль Лизандра главного серцееда университета.

Перспектива разыгрывать влюбленную парочку вместе с бывшим ухажером вызвала у меня лишь недоумение, тогда как Лена Бердникова, новая пассия Ромы, уже кидала в мою сторону возмущенные взгляды. Самой ей досталась роль одной из фей, никак с Лизандром не контактирующей.

Я ожидала начала репетиции с содроганием сердца и немного успокоилась лишь тогда, когда обменялась несколькими сообщениями с Вениамином.

«Сможешь прийти на репу?», — мне пришлось редактировать содержимое месседжа, написав вместо «сможете» — «сможешь».

«А надо?», — ответил он.

«Очень желательно».

«Хорошо».

Немного отлегло. Так я буду знать, что в зале есть хотя бы один расположенный ко мне человек.

Верстовский пришел вскоре после начала обсуждений и сел на первый ряд рядом с Игорем Олеговичем. Всех, кому достались крупные роли, усадили на сцене в ряд, а Варя, помощница режиссера, раздала актерам распечатки с текстом пьесы. Я несколько раз открывала рот, чтобы заявить руководящему составу о своем «увольнении» из спектакля, но заявление все никак не срывалось с уст.

Появление декана не осталось незамеченным: кто-то напрягся, кто-то обрадовался. Я мимолетно посмотрела на него и снова уткнулась носом в бумагу. Сегодня он был просто неотразим, но я не стану