— Я вижу, вас развлекают даже такие мелочи, — сказала она.

— Мадам, — со всей серьезностью ответил я ей, — если бы вы видели те кошмарные ужасы и чудовищную жестокость, которым я был свидетель, вы тоже, поверьте, стали бы находить удовольствие в самых ничтожных житейских мелочах!

Мне показалось, будто она смотрит на меня как-то странно и нижняя губа ее слегка дрожит, словно от сдерживаемого смеха или слез.

— Вы получили мою записку? — спросила она.

— Да, мадам, и поспешил явиться сюда, как вы того хотели.

— Я очень признательна вам, сэр Джереми, — сказала она. — Кажется, ваше имя стало немного длиннее после того, как мы расстались, и, насколько мне известно, теперь оно более соответствует вашим заслугам.

Я ничего не ответил, слишком увлеченный, по правде сказать, красотой ее прелестного лица, чтобы обращать внимание на ее слова.

— Ты не помнишь, как мы расстались?

— Мадам, — поморщился я, вновь ощутив тупую боль в груди, — надеюсь, вы избавите меня от повторения того, что давно забыто. Я не затем сюда пришел, чтобы вновь подвергаться насмешкам!

Неожиданно ее манеры претерпели неуловимое изменение, и она весело рассмеялась.

— Боюсь, Джереми, — сказала она, — что ты большой дурак!

Я вздрогнул, услышав, как она назвала меня» Джереми «, и вспомнил, что впервые она обратилась ко мне по имени, когда я приготовился подраться из-за нее с Ханиманом; тем не менее я постарался сохранить невозмутимость.

— Возможно, так оно и есть, мадам, — спокойно сказал я, — однако вы, конечно же, пригласили меня сюда не для того, чтобы сообщить об этом?

— Верно, — кивнула она, все еще продолжая смеяться. — Ты еще более глупый, чем я думала! Смотри, будь осторожен, ибо помнишь последние строчки записки:

Но если совершишь ошибку снова,

То случая не будет уж другого!

Итак, зачем, по-твоему, я пригласила тебя сюда?

— Не знаю, — пробормотал я, озадаченный ее словами. — Может быть, чтобы рассказать мне об отце…

— Ничего подобного, хотя должна с прискорбием сообщить, что твой отец, увы, умер.

— О, этого я и боялся! — печально сказал я и замолк, погрузившись в воспоминания о моей прежней спокойной жизни в Керктауне и о последних днях, когда я видел своего старика.

Когда я вновь пришел в себя, то обнаружил, что стою с обнаженной шпагой перед мадам де Шольц, и та смотрит на меня со странной улыбкой на пунцовых губах.

— У тебя, кажется, были необычные приключения, — сказала она, — вроде тех, что ты мне когда-то рассказывал и мечтал пережить? Не поделишься ли со мной воспоминаниями о них?

— Охотно, — ответил я, смущенно пряча рапиру в ножны, и поведал ей часть моих похождений.

Она слушала с живым интересом, прерывая меня, задавая вопросы и настаивая на подробностях; во время моего рассказа о Железной Деве и о танце с анакондой щеки ее побелели, а глаза, казалось, стали еще огромнее. Когда я закончил свою историю, она долго молчала, отвернувшись, с погрустневшим лицом; однако вскоре она снова рассмеялась.

— Поистине тебе пришлось немало пережить, — сказала она. — И стоило из-за подобных неприятностей покидать Керктаун?

— Мадам, — с горечью возразил я, — я бы предпочел не касаться этой темы. Ваш отец здесь?

— Здесь. У нас был очень неблагоприятный год, и мы остались почти совершенно без средств, вот отец и решил явиться ко двору в надежде вернуть себе состояние; однако он слишком стар и измучен недавними хлопотами и невзгодами, и я боюсь, что мы никогда больше не увидим Крукнесс…

Голос ее задрожал, словно она вот-вот готова была заплакать — то, чего я никогда не мог выносить у женщин, — и тут внезапная мысль осенила меня. Я остановился и огляделся по сторонам.

— Видите ли, мадам, — сказал я, — становится темно, и мне больше нельзя с вами оставаться; я и без того чересчур замешкался здесь. Однако послушайте! За время моих странствий я приобрел значительные сокровища, совершенно бесполезные для меня теперь. Я предоставляю их безвозмездно в распоряжение вашего отца ради памяти о… о прежних днях, ушедших в прошлое. Будь ситуация несколько иной, — с грустью добавил я, — я бы сделал это предложение в другой форме, но раз уж так случилось, Марджори, — прошу прощения, мадам де Шольц, — то так будет лучше. Мне не нужно благодарности, ибо ваш отец был добр ко мне как никто другой, кроме одного человека… А теперь прощайте, потому что я не смею дольше здесь оставаться.

Не глядя на нее, я с тяжелым сердцем повернулся, чтобы уйти, но она легонько коснулась моего плеча.

— Послушай, Джереми, — сказала она, и я заметил, что она пытается выглядеть строго и независимо, несмотря на слезы, переполнявшие ее большие черные глаза; однако ни крохотная ямочка на подбородке, ни пухлые розовые губы, ни гладкий овал ее нежных щек, ни длинные, загнутые вверх ресницы ее никак не способствовали этому. — Послушай, — сказала она, — и хорошенько подумай над тем, что собираешься сделать. Ты хочешь отдать эти деньги отцу мадам де Шольц?

— Да, — устало ответил я, — поскольку у меня нет другого выбора.

— О! В таком случае, — с легкой усмешкой проговорила она, глядя куда-то в пространство над моей головой, — боюсь, что подобная щедрость не принесет никакой пользы моему отцу.

— Но почему же? — удивился я, не понимая, что она имеет в виду.

— Потому что, — ответила она, глядя мне прямо в глаза, — потому что, Джереми, он не отец мадам де Шольц!

— Не отец мадам де Шольц… — пробормотал я. — Значит…

— Да, — сказала она, слегка кивнув своей очаровательной головкой, — он отец Марджори Бетьюн и всегда им был, во всяком случае, с тех пор, как на свет появилась некая девица по имени Марджори. Тебе нравится это имя?

— Да помогут мне Святые Небеса! — воскликнул я. — Новости за последнее время слишком быстро валятся на мою бедную голову! Однако ясно, если вы — не мадам де Шольц, то, значит, вы — не жена того голландского типа?

— В общем, — усмехнулась она, — пока нет, но…

— Никаких» но «! — закричал я. — Где была моя голова? Чтоб он пропал, тот парень на ступенях причала! Я сверну ему шею, попадись он мне только под горячую руку!

— Ничего такого вы не сделаете, сэр Джереми, так как, по-моему, с момента нашей последней встречи вы только тем и занимались, что сворачивали чужие шеи, едва не свернув при этом своей собственной; но прежде чем продолжить разговор, я бы хотела вам кое-что показать.

Она послюнила указательный палец и подержала его перед собой, определив таким способом силу и направление ветра.

— А теперь, — сказала она, — идите за мной!

Я последовал за ней в отдаленный укромный уголок сада, где находился небольшой каменный колодец, очень похожий на памятный мне круглый водоем в густых лесных зарослях неподалеку от Керктауна.