– В таком случае, – отрезала Памела, – у тебя есть ровно один месяц, чтобы купить билеты. И мы уже не можем полететь самолетом.

– Мы поедем, как только здесь все наладится. Но я не могу сказать, когда это случится.

Памела удалилась, зло шлепая летними сандалиями.

По ночам она плакала в телефонную трубку, разговаривая со своей матерью. Она рыдала и быстро говорила по-английски, а в ответ, усиленный коридорным эхом и прерываемый помехами, раздавался голос матери: «Возвращайся домой, дорогая. Брось его. Я всегда говорила, что он тебе не пара. Возвращайся домой».

Ребенок должен был появиться в конце года, но роды случились во вторую неделю ноября. В то утро Мария-Грация в ожидании врача металась между входной дверью, на которой висела вывеска «Chiuso», и кухней, где, уперевшись в спинку стула, стояла Памела. У нее уже начались жестокие схватки. Серджо массировал жене спину, гладил горячие руки.

– Она придет, – успокаивал Серджо. – Она уже в пути.

Внизу, у подножия поросшего кустарником откоса, пенилось белыми гребнями беспокойное море.

– Паром не успеет вовремя привезти врача, – нервно шептала Мария-Грация Роберту, стоявшему за занавеской. – И ребенок родится до срока, как бы мы ни пытались это предотвратить.

– Нет, cara, – сказал Роберт, – она уже здесь.

Докторша бежала вверх по склону, подгоняемая ветром. В руках она держала чемоданчик и небольшой пластмассовый контейнер с дефибриллятором, на экстренный случай. Следом спешила акушерка. Дочь Серджо, малышка Маддалена, появилась на свет через час, родившись до срока, как и ее бабушка, в стенах «Дома на краю ночи».

* * *

Жили-были старик и старуха, они очень почитали святую Агату. Каждый год они отмечали ее праздник. Денег у них не было, но был маленький внук, которого они любили больше всего на свете. Но однажды, в год плохого урожая, деньги у них совсем иссякли и не на что было отпраздновать День святой Агаты. Поэтому они решили отвезти мальчика за море и продать его иностранному королю, выручить толику денег и обеспечить ребенку благополучную жизнь. Король заплатил им сто золотых монет и забрал мальчика.

Мальчик по имени ‘Нчилино рос в королевском дворце вместе с дочерью короля и со временем влюбился в принцессу. Увидев это, король забеспокоился, он не хотел, чтобы его дочь вышла замуж за безродного бедняка с острова, затерянного на краю света. И решил избавиться от юноши.

Когда мальчику исполнилось восемнадцать лет, король сказал ему: «Послушай меня, ‘Нчилино, я посылаю тебя в торговую экспедицию, у тебя есть один день и одна ночь, чтобы загрузить корабль». И король распорядился отдать юноше самый старый, с пробоинами, корабль.

На следующее утро ‘Нчилино отправился в путь. Но стоило кораблю выйти в открытое море, как он дал течь и начал тонуть. ‘Нчилино заплакал. «Мои бедные дедушка и бабушка, – рыдал он, – мой бедный остров, который я больше никогда не увижу». Потом он вспомнил о святой Агате, которую его дедушка с бабушкой чествовали каждый год. Без сомнения, это великая и могущественная святая, раз они продали внука, которого любили больше всего на свете, чтобы отпраздновать День святой Агаты. И юноша взмолился, обращаясь к святой: «Дорогая святая Агата, пожалуйста, помоги мне!»

И откуда ни возьмись в море показалось сияющее золотое судно, то явилась сама святая Агата, она подобрала ‘Нчилино и доставила на родной остров, где старики уже ждали внука. И юноша больше не покидал остров до конца своих дней.

Эту историю я слышал множество раз в разных вариантах. Кажется, ее истоки восходят к легенде о святом Михаиле, распространенной на западе Сицилии. Эту версию мне рассказала Агата-рыбачка около 1970 года.

Благодаря малышке Маддалене Мария-Грация получила назад свой бар.

Конец года ознаменовался бурями, кризис разразился в полную силу. Мало того, что Серджо и его жена ни в чем не могли прийти к согласию, обстановка в доме усугублялась и более серьезным обстоятельством. В первые недели после рождения ребенка Памела сидела на террасе, на которой хозяйничал сильный ветер, и безотрывно смотрела в ту сторону, где находилась Англия. На руках у нее лежала, глядя в небо, малышка Маддалена. Даже когда Памела соглашалась сесть за стол с семьей, она держалась поодаль от Серджо и, хоть и кормила ребенка грудью, в остальном к дочери проявляла полное безразличие. Даже когда младенец заходился в плаче, она не обращала на него внимания. Тогда Мария-Грация брала девочку на руки и напевала: Ambara-bà, cic-cì, coc-cò! – песню, которую пел ей Амедео, когда она сама была маленькой. Или Роберт бурчал английские песенки со странными бессмысленными словами: Pat-a-cake, pat-a-cake, Rock-a-bye baby. И личико малышки озаряла неожиданная лучистая улыбка узнавания. Для них малышка Лена была точно огонь благодатный, она помогала забыть о неприятностях, что поселились в доме.

Перед Рождеством Мария-Грация уже не на шутку тревожилась за состояние Памелы. На подмогу она призвала Кончетту. Та пришла в компании племянника, почти постоянно теперь жившего в ее голубом доме с апельсиновыми деревьями, и, пока Энцо знакомился с Маддаленой посредством тычков, Мария-Грация и Кончетта чуть ли не силой вытащили Памелу из ее комнаты и усадили крутить рисовые шарики для сочельника. Мария-Грация подарила невестке на грядущее Рождество жемчужный браслет, который принадлежал Пине. Когда Мария-Грация застегнула браслет на запястье Памелы, в глазах невестки блеснули слезы.

– Англия очень красива на Рождество, – заметила Кончетта. – Я видела открытки, такое приятное место. Кенсингтон. Гарденс-парк. Королева Елизавета. Правильно?

Дрожащим от сдерживаемых слез голосом Памела сказала, что никак не может привыкнуть к здешнему уединению, к островной пыли, к бесконечным овощам. Эти овощи – тарелка за тарелкой, соленые и в оливковом масле, каждый вечер они на столе. Ее пугают свирепые бродячие коты, что увязываются следом, когда она с коляской гуляет по городку; раздражает местный диалект, которого она не понимает, хотя и пыталась выучить итальянский, после того как вышла за Серджо. Скоро, подогретые сочувствием двух старших женщин, признания Памелы перешли в горестные стенания:

– Если быть честной, я ненавижу это место. И я не могу ухаживать за ребенком. Серджо не понимает, тут везде ящерицы, пыль, солнце и такой холод зимой! Мне никогда не было так холодно, даже в Англии! И все эти старухи вечно глазеют на нас, когда мы идем по улице! И я не люблю ребенка! Я больше не люблю Серджо!

– Прости нас за овощи, cara, – с жалостью сказала Мария-Грация. – Я должна была готовить для тебя что-нибудь английское.

– Не в этом дело, – рыдала Памела. – Не в этом дело.

– Послеродовая депрессия, – авторитетно заключила Кончетта, обваливая шарики в хлебных крошках. – Так было у моей мамы, но никто не поставил ей диагноз в те времена. Тебе нужна помощь правильного доктора, и, может быть, тебе станет лучше, cara. А старухи не желают тебе зла, когда смотрят. И коты тоже, они робкие на самом деле. Ты махни сумочкой один раз, и их как ветром сдует. Они не дураки.