Взглянув на часы, она поняла, что опоздала уже на сорок пять минут и что, не дождавшись ее в холле, Фэрроу поднялся к ней в номер.

— Я опасался, что вы горюете, — сказал он. — Вы позволите войти?

Виолетта кивнула, подумав, что она, должно быть, выглядит как ведьма: волосы растрепаны, под покрасневшими глазами синяки.

— Простите, я собиралась послать вам записочку с просьбой отменить ужин, но забыла. — Она почувствовала боль в сердце.

Роберт подошел к Виолетте и с состраданием обнял ее. Прежде он обнимал ее всего несколько раз еще до беременности, но тогда его объятия были полны страсти; теперь в его прикосновении было только желание успокоить и принять часть боли на себя. Виолетта отчаянно нуждалась в защитнике, который оградил бы ее от жестоких ударов судьбы.

Виолетта отшатнулась от Роберта, словно испугавшись минутной слабости. Устроившись в плюшевом кресле, она прошептала:

— Простите. Мне жаль…

Боже! Последнее относилось ко всей нелепо прожитой жизни.

Роберт последовал за ней, сел на диван напротив Виолетты, взял ее руки в свои и начал медленно поглаживать их.

— Вы совершили благородный, бескорыстный поступок. Хардинги смогут сделать для вашей дочери несравнимо больше вас. — Он улыбнулся. — Ребенок всегда сохраняет связь с отцом и его семьей. Это факт, с которым надо смириться.

Нет, ребенок навсегда связан с матерью, подумала Виолетта, но промолчала.

— Девочку воспитают в семье, имеющей давние традиции и несомненные заслуги перед королевой и Англией. Она станет одной из самых богатых невест королевства. За ней будут охотиться знатные молодые люди. Когда она вырастет, она сможет сделать свободный выбор, — убеждал Виолетту Фэрроу.

— Да, она станет респектабельной дамой, настоящей леди. У нее будет все, что должно быть у наследницы большого состояния. Но я так скучаю по моей крошке! — воскликнула Виолетта.

Еще в Париже Виолетта приняла твердое решение не видеться больше с дочкой. Но теперь она думала, что не сможет выдержать наказания, которое сама на себя наложила.

— Я никогда не чувствовала себя так одиноко, — прошептала несчастная мать.

— Вы вовсе не одиноки, — успокоил ее Фэрроу. Вслед за этим он вынул из кармана изящную коробочку. Фэрроу изящно, как фокусник, нажал на боковую кнопочку, верхняя крышечка приподнялась, и Виолетта увидела там внутри, на голубом бархате, прекрасное кольцо с кровавым, чистой воды, рубином, обрамленным множеством мелких искрящихся бриллиантов.

Виолетта не шелохнулась. Она ждала этого момента. Но теперь она не могла дать своего согласия и принять кольцо: сердце ее принадлежало другому мужчине.

— Виолетта, — откашлявшись и собравшись с силами, начал Роберт. — Я намеревался сделать это очень давно, но ваша беременность помешала мне осуществить свое намерение. Возможно, теперь не лучшее время делать вам предложение, но вы в печали, вы нуждаетесь в сильном защитнике, и я это чувствую. Дорогая, позвольте мне утешить вас, увезти вас отсюда, подарить вам радость. Я уверен, что мне это удастся.

Виолетта подалась вперед. Она никогда не чувствовала себя такой несчастной и никому не нужной, как теперь. Она устала от одиночества. Она нуждалась в мужчине, который бы берег ее, лелеял, который мог бы защитить ее от всех жизненных невзгод. Она хотела быть любимой.

— Виолетта, я давно и преданно люблю вас. Пожалуйста, не отказывайте мне. Примите мое предложение.

Виолетта пребывала в задумчивости. Жизнь ее кончена, даже несмотря на то, что ей надо готовиться к открытию собственного магазина. Но Роберт Фэрроу предлагал ей начать новую жизнь, он давал ей возможность выжить и не позволить обстоятельствам сломить ее. В некотором смысле Роберт был похож на Блэйка. Он был молод, благороден, богат и силен.

— Хорошо, я выйду за вас замуж, — едва слышно сказала Виолетта. Она надеялась, что когда-нибудь образ Блэйка перестанет преследовать ее. Однажды ее сердце станет свободно для новой любви. К Роберту Фэрроу.

Молодой человек вскочил с дивана, помог подняться Виолетте и прижал ее к себе. Виолетта закрыла глаза в надежде ощутить волшебное чувство, что она любима.

«Ах, Блэйк», — думала она про себя.

Блэйк медлил в дверях, глядя, как его старший брат, сидя за столом графа, составляет баланс доходов и расходов семейства Хардингов. Блэйк чувствовал, что не может сохранить секрет. Он хмыкнул, желая привлечь к себе внимание. Джон оторвался от расчетов и поднял голову.

— Я тебе не помешал? — спросил Блэйк.

— Помешал, но это к счастью. — Джон захлопнул тяжелую кожаную папку со счетами. — Итак, с чем пожаловал?

Блэйк прошел в кабинет и сел в кресло напротив Джона.

— Я хотел побеседовать с тобой прежде, чем я поговорю с папой и мамой. Вчера вечером мы с Катариной пришли к взаимопониманию и приняли важное решение.

— К какому же решению вы пришли? — с явным любопытством спросил Джон.

— Мы расторгли помолвку.

Сраженный неожиданным известием, Джон перегнулся через стол:

— Почему? Почему вы, словно созданные друг для друга, расторгли помолвку? Разве тебе, Блэйк, не приходило в голову, что теперь ты нуждаешься в Катарине больше чем когда-либо. Она станет прекрасной мачехой твоей дочке. Она заменит ей родную мать. — Казалось, Джон сердится. Лицо его стало суровым и непроницаемым.

— Я люблю ее, но как сестру и верного друга. Ко мне она относится так же. Джон, — серьезно обратился к брату Блэйк, — Катарина сказала мне по секрету, что ты отверг ее.

— О Боже! — побледнел Джон. — Не думаешь же ты, что мы занимались нежностями у тебя за спиной?! Нет, это было еще до того, как ты сделал ей предложение, Блэйк. Я ухаживал за Катариной тогда, когда ты собирался жениться на Виолетте.

— Катарина Деафильд любит тебя, — сурово произнес Блэйк.

— Ерунда, — попытался отвертеться Джон. — Я калека. Я не мужчина. Ей нужен здоровый, сильный мужчина, как ты.

— Черт тебя подери! — вспыхнул Блэйк. — Как ты себя жалеешь! Ты не калека, и твоя жизнь только начинается.

— Это тебя черт подери! — закричал в ответ Джон. — Это ты будешь мне рассказывать, как мне жить?! Ты можешь ходить, ты можешь любить женщин, ты можешь зачать ребенка! Не смей говорить о том, что могу я, ты все равно в этом ничего не понимаешь!

— Ты просто трус! Подумать только: всю свою жизнь я восхищался тобой, тайно хотел быть таким, как ты! Несчастный случай, и ты уже сдался, предал свои мечты! Ты разрешил себе не бороться с жизнью, ты разрешил себе ничего не делать! Ты дурак, Джон!

— Не смей говорить о моих мечтах! — стукнул кулаком по столу Джон. — У меня, черт возьми, больше нет иллюзий.

— Тогда что ты собираешься делать дальше? Всю оставшуюся жизнь просидеть в этом кабинете, сунув нос в расходную книгу, и сводить дебет с кредитом?! Провести остаток жизни в обществе своего слуги? Тихо состариться без любви, без жены, без детей и внуков? Почему бы тогда не умереть прямо сейчас? Почему бы тебе не покончить жизнь самоубийством? Впрочем, ты уже сделал это. Разве ты не чувствуешь, что ты уже мертвец?