— Ты лентяй, а не консерватор. Веди меня к Кате! В конце концов, я тебе жену нашел, а не дядя.

Катя стояла в своем лучшем платье. Волосы, только что освобожденные от бигуди, завивались в пружинистые кудряшки.

— Это вам, my fair lady! — Борька припал на одно колено, протянул цветы и поцеловал Кате руку.

— Ой, Боренька, какой букет! Ой, не надо, у меня же руки еще в селедке… Сколько же мы не виделись?

— Пять лет… Пять долгих лет… Я провел их на чужбине, прикованный к компьютеризированной американской галере!

— Но выглядишь ты неплохо! После галеры… — поддел Олег Трудович.

— К столу, к столу! — призвала Катя.

Выпили за встречу. Потом за дружбу. Потом за детей. Потом за родителей. Потом — отдельно — помянули Бориса Исааковича.

— Был на могиле?

— Был.

— А мы тебя на похороны ждали.

— Не смог. Был оклеветан врагами. Оказался невыездным, как при коммуняках. Кстати, должен заметить, statue of Freedom — статуя Свободы — дама весьма строгая, и под хламидой у нее, как у копа, наручники и кольт девятого калибра…

Выяснилось, по приезде в Штаты Борька устроился на одну фирму, организованную старинным папашиным пациентом. Фирма как фирма — занималась продажей дизельного топлива. Слабинзон был на побегушках и в тонкости бизнеса не посвящался. Это его и спасло. Оказалось, хитромудрый эмигрант, изощривший ум в чудесах советской торговли, придумал следующую махинацию: горючее покупалось будто бы для отопительных систем в домах, а на самом деле тайком продавалось бензоколонкам. В чем профит? В том, что разная такса на прибыль. Разница — в карман.

— Но в Америке уйти от налога — то же самое, что в России — от политики. Вывели в наручниках. Впоследствии моя полная невиновность была доказана… И теперь вы имеете дело не просто с жалким эмигрантом, но с гражданином Соединенных Штатов Америки. И чтобы выручить меня, к вашему сведению, президент может послать в любую точку планеты эскадрилью или даже эскадру!

Сказав это, Слабинзон выложил на стол из бокового кармана синюю книжечку с золотым затейливым тиснением:

— Вот он — мой молоткастый! Некоторое время супруги Башмаковы уважительно рассматривали и листали многостраничный паспорт.

— А теперь ты чем занимаешься? — спросила Катя.

— Хищением российской собственности в особо крупных размерах. Я — похититель мозгов. Шутка. Потом Катя осталась прибирать на кухне, а они переместились к аквариуму.

— Ого! — восхитился Борька. — Это правильно. Нервы надо успокаивать. Хроническая усталость — болезнь века. Берет джентльмен свою золотую карточку в зубы и с Эмпайр билдинга — прыг даун — и все!

— А ты давно в Москве?

— Две недели.

— И не звонил, мерзавец!

— Сначала — дело. Я же дедову квартиру продавал. Спасибо Изольде Генриховне — сберегла жилплощадь.

— Продал?

— Продал. Охренеть можно! В Москве квартиры дороже, чем в Чикаго. Библиотеку жалко. Купил какой-то новый русский, который, по-моему, кроме «Муму», ничего не читал. Архив дедов я отволок в Подольск. Сказали «спасибо». А рукопись про генерала Павлова отнес в военно-историческое издательство. Сначала вообще брать не хотели. Я говорю: «Как вам не стыдно? Человек всю жизнь писал!» Что ты думаешь? Взяли. Тысяча долларов — и через полгода книжка выйдет.

— Маловато — тысяча долларов. Все-таки Борис Исаакович столько лет писал…

— Тапочкин, ты меня не понял. Не они мне, а я им тысячу долларов заплатил. Но я тебе самого главного еще не рассказал. Валентину помнишь?

— Какую Валентину?

— Ну, Валькирию!

— Конечно.

— Я ее нашел.

— Да ты что!

— Да. Позвонил — и через полчаса она была уже у меня. Легкий ужин в «Метрополе». Красочный рассказ о суровой реальности американского изобилия. Сувенир с тонким парижским запахом, заточенным в хрусталь. И недоступное женское тело призывно распахивает объятия нижних конечностей! Ты знаешь, я разочарован: в русских женщинах есть какая-то имперская неповоротливость… Потом она плакала, отталкивала деньги и говорила, что совершила страшную ошибку, отказавшись выйти за меня замуж. Говорила, что готова все бросить и уехать со мной в Америку. Но я уже возил в Америку ковры — один убыток…

— А ведь ты врешь, Слабинзон! — засмеялся Башмаков.

— Вру, — легко согласился Борька. — Все было совсем не так. Я ждал ее у подъезда. Вечером. С букетом цветов. Наконец она появилась — в каждой руке по огромной авоське со жратвой. Толстая, обрюзгшая, а ноги как рояльные тумбы. Лицо искажено мукой быта. Увидев меня, она уронила авоськи и бросилась на шею. Сказала, что муж без работы, у сына — коклюш, а у дочери понос, что хозяин уже готов выставить их на улицу за неуплату. И что за сто долларов она будет моя вся без исключения…

— Опять врешь!

— Какой ты привередливый, Тунеядыч! Ладно, рассказываю, как было на самом деле. Я позвонил. Детский голос сообщил, что папа на службе, а мама — в детском саду. Ты представляешь, она работает в том же самом детском саду! Я уже гражданин Соединенных Штатов, вместо Советского Союза куча независимого дерьма, а она — в том же детском саду! Муж, разумеется, тот же самый! Кстати, это долбаное русское постоянство и привело к застою… Я приехал в тихий час. Она меня узнала сразу и бросилась на шею…

— Врешь!

— Не вру. Почему, интересно, женщина не может броситься мне на шею? «Слабинзончик, — сказала она, — какой ты стал гладенький!» Это в том смысле, что прыщей у меня теперь нет. Почти все ковры ушли на хорошего дерматолога. Прыщ — ковер, прыщ — ковер. Жестокая страна! Валькирия, кстати, тоже выглядела неплохо, не считая застиранных рук и макияжа в манере поздних импрессионистов. Я предложил вечером встретиться. Она сказала, что не может, потому что у мужа как раз день рождения и она еще должна купить ему подарок. Я предложил — завтра. А завтра она ведет падчерицу к гинекологу. А послезавтра? Послезавтра у нее ночное дежурство. Ладно, думаю, зайдем с другого бока! И спрашиваю: «А что ты хочешь подарить мужу?» — «Часы… Но у меня всего десять долларов…» Я говорю, что, когда ехал сюда, видел в переходе замечательные часы именно за десять долларов. Даже в Америке таких не встречал. «Ой, Слабинзончик, купи! А то у нас комиссия сегодня — никого не отпускают. Я тебе буду очень благодарна!» — «Очень?» — «Очень!!!» Я поехал на улицу Горького в «Подарки» и купил ей титановый «Ситизен» за двести долларов, а на крышке выгравировал: «Как глянешь — так вспомянешь!» Но ты представляешь, часы ей не понравились, она даже подурнела от огорчения, сказала, что видела за десять долларов с цифирками, будильником, калькулятором и еще черт знает с чем… И это разрушило все мои планы сексуального реванша!

Вошла Катя:

— О чем это вы?