а Жерар — сын моего друга Жофруа де Вальднера, который предпочел присоединиться к Гиро, был записан под номером 2.

Одним из первых демаршей, предпринятых мной после того, как я записался добровольцем, был поход к единственному в городе портному-французу, которому я заказал военную форму.

Меня предупредили, что пригласят.

Я не подозревал, что ждать придется так долго…

На грани гибели

Французские власти всегда отличались своей медлительностью. Ни война, ни пример быстро и эффективно работающих американцев ничего не изменили. Когда уже все мои документы были подписаны, пришлось долгие месяцы ждать, когда мне соблаговолят указать, в какой день и час, в каком месте и каким образом я должен присоединиться к отрядам «Свободной Франции».

Наконец, настал день, когда меня попросили немедленно быть готовым к отплытию.

Я побросал в кофр пижаму, что-то из туалетных принадлежностей, документы, свидетельство о записи в добровольцы, один-два дорогих мне сувенира. И это всё, так как нам рекомендовали взять с собой минимум вещей.

Алике проводила меня в порт, и в своей новой военной форме я сел на «Пасифик Гроув» — маленькое грузовое судно водоизмещением примерно семь тысяч тонн, нагруженное явно сверх меры мясом и танками, как я потом сказал, «маслом и пушками»! Экипаж с равнодушным видом заверил нас, что если наше судно будет торпедировано, оно разломится пополам и тут же пойдет ко дну, все это займет не более 90 секунд. Эта цифра осталась у меня в памяти, поскольку мне ее неоднократно повторяли и каждый раз с той же предельной точностью — 90 секунд!

На борту находилось восемнадцать пассажиров. Среди них два француза моего возраста, которые присоединились к де Голлю: одним из них был Морис Менье — жизнерадостный и великодушный парень, по профессии парфюмер. Была еще очень симпатичная пара англичан, он — бывший офицер авиации, получивший ранение во время военных действий во Франции; молодая американка Максин Миллер, сотрудник секретного Управления стратегических служб, хорошенькая блондинка, немного застенчивая. Я иногда переписываюсь с ней через годы и расстояния. Еще один англичанин, кажется, дрессировщик медведей или же собак…

Когда мы покидали Нью-Йорк, командир объяснил нам, что нас ожидает. Вдоль побережья мы должны дойти до Канады и на широте Галифакса присоединиться к конвою.

Пересечь Атлантику в то время было очень непросто, такое плавание было сопряжено с немалым риском — моря контролировали немецкие субмарины. По правде говоря, для немцев это уже становилось началом конца, поскольку радары и успехи американской авиации стали менять ситуацию. И охотникам скоро предстояло превратиться в дичь, как это показано в замечательном немецком фильме «Корабль», вышедшем в 1982 году.

Самолеты, летающие на дальние расстояния, базирующиеся на Новой Земле и в Канаде, эскортировали нас в течение трех дней.

Они летели медленно и имели возможность засекать субмарины противника благодаря темным точкам, какими те казались на поверхности воды. Тогда самолеты сбрасывали бомбы и вынуждали субмарины «зарываться в землю», если можно так сказать! Затем должна была состояться замена воздушного эскорта другими эскадрильями — английскими и ирландскими. Но между двумя патрулируемыми зонами оставалось пространство, недоступное для самолетов, и здесь был решающий момент, так как на этом пространстве, этой незащищенной «дыре», вражеские субмарины могли нас выследить, ничем не рискуя. Переход через эту опасную зону должен был продолжаться два дня.

В конце марта, когда мы покидали порт, в Нью-Йорке еще стояли зимние холода; они становились все более чувствительными по мере нашего продвижения на север. На широте Галифакса корабль покрылся наледью. Это было красивое зрелище, но у нас не оставалось свободного времени, чтобы им любоваться: обледеневшая палуба становилась опасной при отработке порядка эвакуации, тренировки повторялись по многу раз в день. Каждый из пассажиров был приписан к одной из двух спасательных лодок, расположенных одна с левого, другая — с правого борта; лодки крепились канатами над водой и были легко доступны для использования. Каждая могла вместить человек двадцать. Палубы покрывали плоты, скрепленные только морскими узлами, за которые следовало лишь потянуть, чтобы их развязать. Эти плоты были сделаны из деревянных брусьев с промежутками между ними; брусья крепились на что-то наподобие бочонков, служивших поплавками. Эти бочонки устанавливались на деревянную платформу. Нас обучали в случае необходимости размещаться на этих брусьях, прямо над водой, поскольку никаких бортов не было, или же пролезать между брусьями и ложиться плашмя на платформе.

Занятия по учебной тревоге, на которых мы отрабатывали выгрузку с корабля, проводились снова и снова; вскоре каждый из нас отлично знал, что и когда он должен делать, и мы немного успокоились. Но все же эти «90 секунд» постоянно вертелись у меня в голове…

В районе Галифакса сформировался конвой. Он оказался совсем иным, нежели я себе представлял; в отличие от конвоя военных грузовиков, где машины следовали гуськом друг за другом, корабли продвигались волной вперед, борт к борту, чтобы стать наименее уязвимой мишенью при нападении, которое на море осуществляется только с фланга. Мы построились в три ряда, каждый ряд был довольно длинным; с правой стороны первой линии мы не могли увидеть последний корабль слева, который исчезал за горизонтом. Хотя третий ряд был недоукомплектован, конвой насчитывал около шестидесяти кораблей.

Второй ряд, казавшийся довольно близким от нашего, следовал на расстоянии более трехсот метров. Я случайно узнал, что следующий за нами английский корабль буквально начинен боеприпасами и взрывчаткой и представляет собой настоящую плавучую бомбу; таким образом, положение нашего корабля на фланге оставалось самым опасным. На этот раз судьба отвернулась от нас. Моряки как будто получали удовольствие, постоянно твердя нам, что мы вытянули плохой номер. Возможно, так они старались себя немного подбодрить.

Жизнь на судне быстро стала для нас привычной. Обледенелая палуба мало подходила для прогулок, и единственным местом, где можно было собраться, оставался маленький офицерский салон в правой части палубы, иллюминаторы которого были тщательно задраены и прикрыты деревянными щитами, чтобы сквозь них не проникал наружу даже малейший свет. Когда наступал вечер, мы, как могли, убивали время за беседами, игрой в карты или другими играми, принятыми в обществе…