Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Самодовольство – это путь к поражению». Я не могла припомнить, чье изречение цитировала матушка, но именно оно терзало меня по пути к лестнице. Осада Когахейры с большой армией – хороший план, но вдруг можно придумать более хитроумный? Нечто более серьезное против того, кто был не только врагом, но и императором.
В моей голове начала зарождаться идея, и наконец-то я поняла, куда иду.
В моих покоях горничные собирали вещи, хотя это были не вполне мои покои и не моя одежда. Мне хотелось побыть в одиночестве, я взяла столик для письма и отнесла его в Пещеру.
– Позвольте мне, ваше величество, – сказала горничная, последовав за мной в коридор.
– Нет, я справлюсь, лучше сходи за Тором. Переводчиком-левантийцем. С длинными волосами.
Девушка выглядела так, будто я попросила ее спрыгнуть с балкона, но поклонилась и поспешила прочь.
В Пещере было пусто и холодно, две горящие жаровни плохо справлялись с утренней прохладой, пробирающейся через балкон. Предпочитая держаться ближе к теплу, я устроилась рядом с жаровней, вполуха прислушиваясь к шагам, возвестившим о приходе Тора. Я окунула кисть в чернила и задержала ее над бумагой. Как обратиться к фальшивому императору? Даже не кисианцу? Человеку, который ничем не заслужил свой титул, просто взял его силой, как и Кин до него?
Я улыбнулась. Узурпатор.
Тщательно подбирая слова, я начала писать. Было непросто найти правильные слова, но я закончила еще до прибытия Тора. Судя по его скорости, он предпочел бы оказаться в другом месте. Уже на пороге он поднял брови в качестве приветствия и вопроса.
– Тор, – сказала я, вдруг осознав, что послала за ним, не задумавшись, что хочу попросить об одолжении. Я ведь не имею права отдавать ему приказы. – Я… я была бы очень признательна, если бы ты мне помог. Я написала вашему императору Гидеону…
– Не моему.
Я сменила тактику. Говорить с Тором – это как с завязанными глазами ходить по комнате с дырами в полу.
– Прошу прощения. Я написала узурпатору Гидеону, но мне хотелось бы, чтобы письмо прочитал он лично, а не кто-то другой…
– Вы хотите, чтобы я его перевел.
Конечно, перебивать невежливо и в левантийском обществе, но после нашего последнего разговора я уже потеряла надежду, что его мнение обо мне или хотя бы манера поведения смягчится.
– Да, если можно, – сказала я, как будто вовсе не императрица. – Я была бы очень благодарна, если бы ты перевел письмо на левантийский.
Он нерешительно потоптался на пороге и уставился на меня как на диковину. Больше мне некого было попросить, а заставить я его не могла, осталось только улыбаться и надеяться. Тор разомкнул губы, и я была уверена, что он откажется, но он резко закрыл рот, кивнул и с хмурой гримасой шагнул к столу.
Он молча взял письмо и прочитал его. Пока он водил по строчкам кончиком пальца, я задержала дыхание. Неважно, что Тор думает о письме, что думает обо мне. Но я с трудом сдерживалась, чтобы не спросить, понравилось ли ему. Дойдя до конца, он не стал задавать вопросов, а просто вздохнул, смахнул волосы с лица и взял кисть.
Пока он работал, я расхаживала по залу, медленно и тихо. Стараясь не думать о словах министра Мансина. О поддержке левантийцев. О Рахе. О Рахе, который обнимал меня и желал так же сильно, как я его, в этом я была уверена. А потом вдруг перестал.
– Что означает слово «ичаша»? – спросила я, повернувшись к Тору. – По-левантийски?
Он переводил взгляд между моим письмом и своим медленно продвигающимся переводом, но тут же замер и нахмурился.
– Это значит «кровь». А что?
Кровь? Наверное, я ослышалась, ведь это какая-то бессмыслица, но я не могла спросить его, почему слово «ичаша» произнесли при таких обстоятельствах.
Любой другой счел бы мое молчание концом разговора, но только не Тор.
– Это сказал Рах? – спросил он, и вместе с этими словами с его губ слетел долго сдерживаемый вздох.
– Да. – Я ощутила жар при одной мысли о том, что мы вообще это обсуждаем. – По крайней мере, мне так кажется, хотя совершенно не имеет смысла, так что наверняка это было другое слово. Забудь.
Я усердно расправляла рукав, краем глаза наблюдая, не вернулся ли Тор к письму, но он так и не пошевелился. Тянулась долгая минута, заполненная успокаивающим потрескиванием угля, далекими звуками суеты во дворе и вечно присутствующим гулом моря, но все же громче всего прозвучал стук кисти о стол, когда Тор отложил ее в сторону. Зашуршала ткань – он повернулся и посмотрел на меня.
– Что такое? – спросила я.
– Он не стал заниматься с вами любовью?
Он задал этот вопрос с такой обескураживающей легкостью, что мои щеки вспыхнули. Я отвернулась и начала выговаривать ему за подобный вопрос, но он меня перебил.
– Простите за предположение, я могу и ошибаться, но в левантийском есть несколько слов, обозначающих кровь. «Ичаша» относится к менструальной крови, которую теряет женщина каждый цикл богини Луны.
Задать вопрос – это одно, но когда он продолжил говорить об этом как о погоде, мне хотелось зажмуриться и закрыть глаза руками, словно, если я не буду его видеть, то и слова не услышу.
Он замолчал, но в тишине было не легче, а мои щеки упрямо отказывались остывать. Когда я рискнула взглянуть на него, он все так же смотрел на меня. Кисть не коснулась бумаги.
– Простите, – неуверенно произнес он. – Вы… у вас не принято это обсуждать?
– Да! Мы не обсуждаем кровь и секс, как какие-то…
Я отвернулась. Я чуть не назвала его народ дикарями, и с ужасом думала о том, как легко это слово готово было сорваться с моих губ, хотя я вовремя остановилась, Тор, разумеется, понял, что именно я чуть не произнесла.
– Разве не дико подавлять разговоры о естественном и важном? – тихо спросил он.
Я не ответила, пожалев, что вообще задала этот вопрос, лучше бы он поскорее закончил письмо и убрался, но Тор, похоже, решил меня наказать.
– В степях пища и вода – драгоценные ресурсы, – сказал он, поднявшись. – Поэтому нельзя позволять гурту бесконтрольно расти. Каждый год может рождаться столько детей, сколько ртов мы