чай был жидкий, плохо приготовленный. В этом зале, на исходе ночи танцев и огорчений, сидя в странном костюме, после двадцати часов без сна, находясь на грани, за которой начинается спуск по жизненному склону, Гессрейтер почувствовал себя счастливым и смущенным, как юноша, до глубины души взволнованным близостью женщины, сидевшей рядом с ним. Для этой женщины с ее цветущим, теплым телом и смелыми серыми, неосторожными глазами он был готов на жертвы, готов был даже отказаться от своей спокойной, налаженной жизни. В третий раз в своей жизни он почувствовал настоящую страсть, подобную которой пережил только однажды в юности – и во второй раз, когда познакомился с Катариной. Он чувствовал: больше это уж не повторится. Взволнованно, благодарно, очень бережно ответил он на прикосновение ее руки.

В дверях показался слуга. Доложил, что комнаты готовы, проводил их наверх. Они поднялись по бесконечной лестнице, выложенной грубой красной дорожкой. Молча, одними глазами, быстро простились. Она не протестовала, когда он сразу же, как только слуга удалился, вошел к ней в комнату.

В то время как писатель Жак Тюверлен после недолгих размышлений об обозрении «Касперль в классовой борьбе» крепко и без снов спал в Палас-отеле в Гармише; в то время как Мартин Крюгер, серолицый и вялый, лежал в своей камере в Одельсберге, в эту ночь свободный от сновидений; в то время как министр Кленк, крепкий, здоровый, со спокойной совестью слегка похрапывал; в то время как адвокат Гейер, скрючившись в неудобной позе и откинув одеяло, тер свое покрасневшее лицо о сбитые в комок подушки; в то время как г-н Пфаундлер, усталый, довольный, бранясь, проверял сводки своих кассиров; в то время как спешно заканчивались последние работы по возобновлению прохода через Чертово ущелье и руководящие инженеры с удовлетворением отмечали, что за все девять дней работы произошло только два несчастных случая, из которых лишь один со смертельным исходом, – Иоганна Крайн-Крюгер лежала рядом со спящим Гессрейтером. Рот Гессрейтера был полуоткрыт. Он ровно дышал, казался спокойным, удовлетворенным, пожалуй даже счастливым. Она чувствовала себя успокоенной, разленившейся, сытой. Она лежала на спине; чуть слышно сквозь зубы напевала. Все те же несколько одинаковых, старомодных тактов, напевала не очень мелодично, неутомимо, удовлетворенно. Плыли туманные, во всяком случае не неприятные мысли, среди них мысли о Мартине Крюгере и Жаке Тюверлене.

Довольно ранним утром, когда горничные гостиницы «Пост» в Гризау только что просыпались от звона будильника и, охая и ругаясь, начинали подниматься, потянулся в постели, полупроснувшись, и Пауль Гессрейтер. Он лежал с закрытыми глазами, еще сонный, счастливый. Как глубоко было чувство блаженного удовлетворения, наполнявшее его сейчас, в то время как обычно после бледного наслаждения он ощущал лишь пустоту, желание хорошенько выспаться и удовлетворение только тем, что это наслаждение, воспринимаемое почти как выполнение какого-то долга, уже позади. Он перелег выше, осторожно, чтобы не обеспокоить Иоганну, прислушиваясь к тихому дыханию спящей. Нет, на этот раз это действительно было нечто совсем иное. Сейчас он ощущал это еще ярче и радостнее, чем раньше. Он любил ее. Глупое, громкое слово. Но верное. Хорошо, что Катарина облегчила ему положение. Теперь он отправится с Иоганной в дальнюю поездку, деловую и художественную. Он и ее дело наладит по-настоящему. Дело Мартина Крюгера, за которым – он усмехнулся – она замужем.

Позднее, проснувшись, когда первые лучи зимнего утра проникли в комнату, Иоганна оглянулась кругом без смущения и улыбки, задумчиво, без стыда. Хорошо, что случилось именно так. Лучше, чем с Тюверленом? Возможно.

Обняв ее за шею, в полумраке тепло прижавшись к ней, Гессрейтер лениво, почти зевая, спросил, была ли или не была на самом деле ложной присяга Мартина Крюгера.

Иоганна так была поражена, что у нее захватило дыхание. Даже гнева не ощутила она против Гессрейтера. Итак, этот человек, обнимающий ее сейчас своей полной рукой, добродушный и, несомненно, искренно в нее влюбленный, никогда не верил в правоту ее и своего дела. Он вступился за нее потому, что ему нравились ее рост, ее кожа, ее голос. Действительно ли невиновен человек, за доказательство невиновности которого он боролся с большой энергией, даже со страстью, – интересовало его довольно мало. Он спрашивал об этом после ласк, с зевком. Вот каковы были эти люди со связями и их судьи.

Но он ложно истолковал ее молчание.

– Если этого знать не полагается, – добродушно утешил он ее, – то это не важно.

И он провел пальцами по ее коже, теснее прижал ее к себе.

Позднее ей подумалось, что ведь она наверное вступилась бы за Крюгера даже в том случае, если бы принесенная им присяга и была ложной.

Гессрейтер спустился позвонить по телефону в Гармиш и попросил прислать им в Гризау платье. Иоганна между тем оглядывалась в беспорядочном, непроветренном и лишенном настоящего комфорта номере. Она думала о Крюгере мягче, деловитее, чем всегда. Теперь она поведет за него борьбу обдуманнее, доведет ее до благополучного конца.

Гессрейтер вернулся. Они позавтракали в ожидании вещей. Гессрейтер посмеивался над валявшимися кругом маскарадными костюмами. Иоганна их даже не замечала. Она ела спокойно, не задумываясь, с прекрасным аппетитом.

Он, поглаживая бачки, принялся напыщенно и витиевато рассказывать ей о предполагаемой поездке. Конъюнктура сейчас, по его словам, благоприятная; он думает расширить свое предприятие. Пора ему наконец лично посмотреть и отдать себе отчет, в какой мере за время войны и после нее развилась заграничная керамическая промышленность. Он полагает, – добавил он, не глядя на Иоганну и внимательно беря ножом кусочек масла, – что и Иоганна в настоящее время сумеет больше сделать для своего дела за границей, чем в Мюнхене. Он слышал, например, что тайный советник Бихлер в ближайшем будущем собирается в Париж. Во время путешествия этот тайный правитель Баварии, говорят, менее недоступен. Он предлагает, – закончил он, намазывая наконец масло на булочку, – он предлагает Иоганне поехать вместе с ним. И умолк, неуверенно ожидая ответа.

Иоганна, не задумываясь, ответила, что согласна.

Книга третья. Забава. Спорт. Игра

1. Бой быков

Все места вокруг арены – дешевые на солнце и дорогие в тени – были распроданы чуть ли не за неделю. Отовсюду из провинции съехались люди, чтобы полюбоваться утром – процессией, вечером – боем быков. Ибо в программе этой «корриды», устраиваемой, кстати сказать, в пользу вненациональной, весьма гуманной организации – Красного Креста, значилось имя тореадора Монтильи II, выдвинувшегося на высшую ступень эспады самого высокого класса, самого известного – после диктатора – человека в