Однако Сталин был в этом отнюдь не убежден. Возможно, что в тот момент он думал даже не о крепости немецкой обороны, а об американских частях, которые могли внезапно появиться на юго-западных окраинах германской столицы. "Мы думаем, — продолжил советский лидер, — приказать Коневу двинуть танковые армии Рыбалко и Лелюшенко на Берлин с юга, а Рокоссовскому ускорить форсирование и тоже ударить в обход Берлина с севера"[576]. В конце разговора Сталин лишь сухо произнес "до свидания" и положил трубку. Вскоре начальник штаба 1-го Белорусского фронта генерал Малинин получил подтверждение, что Конев и в самом деле получил директиву Ставки наступать своими танковыми армиями на Берлин с южного направления.

Русские солдаты образца 1945 года, равно как и их предки в 1814 году, с презрением относились даже к самым крупным рекам Западной Европы. В их глазах они выглядели лишь жалким подобием величественных рек, протекающих по родной земле. Тем не менее водные преграды являлись для советских военнослужащих своеобразными символами, знаменующими этапы освобождения собственной страны и дальнейшего наступления на вражеское логово. Так, младший лейтенант Маслов говорил своим боевым товарищам, что даже тогда, когда его тяжело ранили на Волге, в боях за Сталинград, он твердо знал, что вернется на фронт и закончит войну на проклятой Шпрее[577].

Река Нейсе между Форстом и Мускау была наполовину уже Одера на фронте наступления армий Жукова. Однако форсирование этой водной преграды на глазах у противника представлялось довольно непростой задачей. И маршал Конев решил, что следует предварительно провести мощную огневую подготовку.

Артиллерийская канонада на этом участке началась в 6 часов утра по московскому времени, или в 4 часа утра — по берлинскому. Было задействовано двести сорок девять орудий на один километр фронта — что стало наивысшей концентрацией артиллерийского огня за всю историю войны. Наземные средства поражения противника были усилены ковровыми бомбардировками авиации 2-й воздушной армии. Один из советских офицеров вспоминал, что гул от канонады и разрывов авиабомб оказался настолько сильным, что он не слышал слов товарища, стоящего всего в метре от него. Огневая подготовка на фронте Конева была еще и более продолжительной по времени, чем на фронте Жукова. Она заняла сто сорок пять минут. "Бог войны" сегодня прекрасно поработал, отметил командир одной из батарей во время небольшой паузы[578]. Артиллеристы действовали слаженно. Одна мысль о том, что они стреляют по территории противника, воодушевляла их сердца. Приказы командиров ничем не отличались от лозунгов: "По фашистскому зверю — огонь!", "По логову Гитлера — огонь!", "За кровь и страдания нашего народа — огонь!"[579].

Наблюдать за началом операции на Нейсе маршал Конев прибыл со своего командного пункта возле Бреслау. Осада этого города все еще продолжалась. Он отправился на наблюдательный пункт командующего 13-й армией генерала Пухова[580]. Этот пункт располагался на небольшом холме, с которого хорошо просматривалась поверхность реки и немецкие позиции, расположенные на ее западном берегу. Конев внимательно смотрел в стереотрубу за тем, как проводится артиллерийская подготовка. Однако вскоре следить за развитием боя стало практически невозможно. Дело в том, что бомбардировщики 2-й воздушной армии, летевшие на бреющем полете, поставили перед немецкими траншеями дымовую завесу. Дым распространился на фронте в триста девяносто километров, что не позволило командованию немецкой 4-й танковой армии вовремя определить, где атакующие наносят свой главный удар. Фортуна явно благоприятствовала Коневу. Умеренный ветер разнес дым на большей части фронта, но не позволил ему испариться раньше времени.

В тот же момент от берега оттолкнулись лодки, в которых находились советские штурмовые отряды. Причем переправа началась еще до того, как закончилась артиллерийская подготовка. В докладах, поступавших из боевых частей, говорилось, что в первых рядах атакующих находились коммунисты и комсомольцы, которые личным примером воодушевляли бойцов на ратный подвиг[581]. С криками "За Родину! За Сталина!" они прыгали с лодок и устремлялись на вражеские позиции. Как только первая волна десанта высадилась на берег и захватила небольшой плацдарм, тотчас же на нем заблестели красные штурмовые флажки. Они должны были поднять моральный дух тех солдат, которые все еще находились на середине реки. Некоторые подразделения переправлялись вплавь или с помощью подручных средств, как нередко это делали в предыдущие годы ветераны, прошедшие фронтовыми дорогами через всю Украину и Белоруссию. Некоторые подразделения переходили реку вброд. Чтобы не замочить оружие, солдаты держали его высоко над головой. За штурмовыми отрядами, не отставая, следовали саперы. Они сразу же приступили к строительству понтонных переправ. Спустя какое-то время на западном берегу Нейсе образовалось уже несколько плацдармов. Командование срочно перебрасывало на них противотанковые орудия и боеприпасы.

Мощная огневая подготовка развалила немецкую оборону, не позволила частям вермахта оказать эффективное сопротивление наступавшим. Многие германские военнослужащие были просто подавлены шквалом огня, обрушившимся на них. "Мы просто не знали, где нам спрятаться, — говорил советским офицерам захваченный в плен обер-ефрейтор Карл Пафлик. — Воздух был заполнен гарью. Кругом стояли дикий грохот и свист. Наши потери исчислению не поддавались. Те, кому удалось пережить артподготовку, шарахались по траншее, словно сумасшедшие, думая лишь о том, как спасти свои жизни. Люди потеряли дар речи"[582]. Многие немцы воспользовались смогом и поставленной русскими дымовой завесой для того, чтобы вовремя сдаться в плен. Так поступили двадцать пять солдат из 500-го штрафного полка, которые имели к такому шагу очень серьезные основания — гораздо более серьезные, чем военнослужащие обычных частей. Германские солдаты группами или поодиночке поднимали руки вверх и кричали подбегающим советским бойцам: "Иван, не стреляй, мы сдаемся!"[583]Дезертир из 500-го штрафного полка на допросе в советском штабе рассказал, что единственное обещание, которое Гитлер выполнил за время своего правления, было следующим: "Дайте мне десять лет, и вы не узнаете Германии". Другой немецкий фронтовик с горечью замечал, что офицеры откровенно лгали им, что на фронте вскоре появится новое немецкое оружие ракеты Фау-3 и Фау-4[584].