– Расслабься и говори искренне, – мягко посоветовала Алиска и в виде примера расслабилась сама.

Она полулежала в изголовье кровати Дашеньки, напихав себе под спину подушек. Моржов сидел на этой же кровати с другого края и спиной навалился на торец шкафа. Ноги Моржова и Алиски, пересекаясь, соприкасались. Алиска сказала, что такой безобидный телесный контакт поспособствует раскрепощению. Лучше, конечно, в полумраке лежать рядом, держа друг друга за руку, но у Дашеньки кровать была односпальная, неприспособленная для психотренинга, да и за окном над бараками Прокламационной улицы сиял полдень. Алиска была рыжая, как олимпийский огонь, и в янтаре июня Моржов не сразу понял, что Алиска ждала его в виде законченного мерцоида. Всё это было просто здорово (учитывая виагру), но Моржов приехал к Дашеньке.

– Ты что, замуж вышла? – спросил Моржов Алиску.

– Где?… – растерялась Алиска. – То есть?…

– Кольцо вон на пальце, – кивнул Моржов.

– А-а, это… – Алиска повертела кольцо и, трепетно мерцая, загадочно пояснила: – Это подарок.

– Дай посмотреть, – попросил Моржов.

– Не дам, – кокетливо ответила Алиска, туманясь нежным пламенем, и закрыла кольцо ладонью. – Оно с гравировкой.

– Да плевать мне на твоих любовников. Дай заценить… Я всегда хочу подарить девчонкам колечко, или серёжки, или цепочку какую-нибудь и никогда не могу сообразить, чего надо, – если даже вспомню вовремя, конечно…

– Ох, мужики, – страдальчески сказала Алиска, свинчивая кольцо. – Дарите хоть что, главное – дарите… На, смотри.

Моржов взял колечко, покрутил перед глазами, разглядывая камешек, и, разумеется, прочёл на внутренней стороне кольца надпись: «Лисе Алисе от АЛМ».

– Что за камень?

– Александрит.

– От Александра, что ли? – ехидно спросил Моржов. – От Львовича нашего?

Алиска, пылая, выпрямилась, отобрала кольцо, накрутила его на палец и легла на подушки обратно.

– Под юбку мне будешь заглядывать, когда такие же кольца будешь дарить, – заявила она.

– Я не так богат, как Манжетов, – хмыкнул Моржов.

– Мне-то не ври, – утомлённо одёрнула его Алиска. – Я всё знаю про твои картины. И хватит, понял? Мы не обо мне разговаривать собрались, а о тебе и Дашутке.

Моржов послушно сделал одухотворённое лицо.

– Скажи, ты действительно хочешь восстановить отношения с Дашуткой? – особым, психологическим голосом спросила Алиска.

– Действительно, – согласился Моржов.

– Ты подумай сначала.

– Я и подумал.

Все отношения с Дашенькой у Моржова строились только на том, что он с Дашенькой трахался. Моржов и сейчас был не против переспать с Дашенькой пару раз, если Дашенька принесёт сертификаты. И другого отношения к Дашеньке у Моржова не существовало. Другое отношение существовало у самой Дашеньки – к Моржову: замуж там, фата, дети, Турция… То есть Моржов говорил правду.

– А ваш разрыв – случайность или закономерность?

– Закономерность.

Моржов поселился у Дашеньки вовсе не на всю жизнь. Он просто перекантовался у Дашеньки, когда его выгнала Дианка. Как только появилась возможность переехать от Дашеньки в общагу педтехникума, так Моржов сразу и переехал.

– То есть для разрыва имеется причина, да? – уточняла Алиска. – Она в тебе? Или в Дашутке?

«Она в тебе, дура!» – хотел сказать Моржов, но не сказал.

Дашенька и Алиска дружили так плотно, что между ними невозможно было просунуть лезвие ножа – как между каменных блоков, из которых старательные египетские рабы сложили пирамиды. И в этой дружбе Алиска была абсолютным лидером. Все мнения Дашеньки проистекали от Алиски, все планы. Алиска принимала все решения и разве что сама не спала с Дашенькой. А Моржов всегда находился во втором, вспомогательном эшелоне. Алиска считала, что жёлтые обои в Дашуткиной комнате – это пошло, и Дашенька припахивала Моржова переклеить. Алиска считала, что концерт Газманова во Дворце спорта в областном центре – это круто, и Моржов несся в областной центр за билетами. Алиска считала, что приём гормональных таблеток вреден для Дашуткиного здоровья, и Моржов отсиживал очередь к гинекологу, пока Дашенька и Алиска обозревали соседний универсам. Постепенно Моржов начал терять чувство реальности. С кем он, в конце концов: с Дашенькой или с Алиской? Если с Дашенькой, то какого чёрта Дашенька транслирует ему одну лишь Алиску, словно деревенский телевизор, что ловит только ОРТ? Если же Моржов с Алиской, то какого чёрта он спит с Дашенькой?

Желай Моржов жениться на Дашеньке, он немедленно отвадил бы Алиску. Он и без того неоднократно спрашивал у Дашеньки, долго ли ещё его будет колебать эта рыжая блядь? (Дашенька в ответ рыдала.) Но Моржов не желал жениться на Дашеньке, а потому отвадился сам. Иначе бы он не удержался и трахнулся с Алиской. Моржов видел, что это не проблема. Да и Алиска была ему весьма симпатична.

Рыжая, длинноногая, самоуверенная дура, Алиска была не то чтобы залапана мужиками, а как-то обмята и обтёрта, будто старые фирменные джинсы. От этого качество Алиски не пострадало – только новизна ушла. Зато Алиска Питугина производила впечатление чего-то удобного, привычного, проверенного, опробованного и гарантированно-надёжного. С ней как-то легко и естественно соскальзывалось во блуд – то-то и соскользнул туда щепетильный и осторожный Манжетов. Кстати, Алиска работала при департаменте образования, в отделе кадров. Манжетов, похоже, устраивался основательно: жену – директрисой Антикризисного центра, любовницу – начальницей отдела.

А Моржов не связался с Алиской лишь из-за того, что ему стало жалко Дашеньку. Лучше уйти самому и одному, чем быть изгнанным за измену, да ещё и кражу лучшей подруги, без которой Дашенька не представляла себе жизни.

– Причина нашего разрыва не во мне и не в Даше, – официально заявил Моржов Алиске.

Его официальность проистекала из желания поставить точку в разговоре и отправиться к Дашеньке. Моржов прислушивался к своему организму, отслеживая состояние виагры. Он не мог себе позволить рассусоливать с Алиской до вечера, потому что второй таблетки у него не было.

– А ты можешь назвать мне причину вашего разрыва?

– Не могу, – отказался Моржов.

– Мы же договорились… – укоризненно заметила Алиска.

– Ну и что.

Он с досадой смотрел в окно на тополя вдоль Прокламационной улицы. Жизнь с Дашенькой Моржову представлялась такой же, как этот район Ковязина – Прокол. Когда-то Прокол был застроен двухэтажными бараками – временным жильём. А потом стало ясно, что ничего здесь не изменится уже никогда. И временный район потихоньку начал перелицовываться в постоянный. Бараки разуплотнили и превратили в квартирные дома. Стены из бруса обшили тёсом. Воздвигли штакетники, разбили клумбы, заасфальтировали тротуары. Дали улице пафосное название. Пожарные переписали, пронумеровали и внесли на план города все сараи и дровяники; обязали обитателей Прокола купить огнетушители и багры. Коммунальщики построили в домах трубообразные печи-голландки. Электрики вкопали столбы с перекладинами. Милиция для своих патрулей разведала тайные и безопасные тропы. Гаишники повесили на углы домов аншлаги «Скот на проезжую часть не выпускать!», а козы привыкли пастись на берегу Талки. Прокол превратился в тихую заводь престарелых стахановцев и дворовых стакановцев. Даже шпана заявлялась сюда только тогда, когда на Пролёте, на Чулане и на Багдаде становилось совсем уж скучно, а в Ковыряловке угрожающе умножались в числе безработные дембеля.