— Ябмеакка… Ябмеакка… Ябмеакка…

Вали понимал, что это слово выпевается из ненависти, а не для того, чтобы призвать. Кто-то желал, чтобы Ябмеакка умерла, и ему передалось это желание.

Напиток шамана растекался по сознанию, лишая возможности сопротивляться жажде крови, живущей в нем. Вали взглянул на свои руки. Они были прекрасны, и он долго рассматривал их. До сих пор он как-то не замечал, какие длинные у него пальцы, какие узкие ногти, больше похожие на звериные когти. Вот только зубы ему мешали, казались слишком большими для его рта, он постоянно облизывал их. И был еще этот привкус. Да, тот самый привкус: железо, соль и бесконечная красота, которая притягивает голодного человека к жарящемуся мясу. Кровь, пронизывающий и притягивающий запах крови заполнял его разум.

— Я сильный, — проговорил он вслух.

Бубен загудел быстрее, голоса осипли.

— Ябмеакка… Ябмеакка… Ябмеакка…

А в следующий миг бубен загрохотал как безумный, с такой скоростью, как будто камень покатился с горы. Вали понял, что оно пришло, то существо, которое они называли по имени.

Он увидел ребенка с женским лицом, изможденного и худого. Девочка была вся в золоте, драгоценные камни покрывали тело, отчего она походила на сверкающую змею. Она наблюдала, как гудение бубнов окутывает Вали, притягивая ближе.

Звуки бубнов внушали ему что-то. Он должен пройти долгий путь. Она там, Адисла там, та, которую он ищет.

И его последняя мысль явилась не извне. Она не имела отношения к ручейку символов, просачивающихся внутрь него вместе с громыханием бубнов, хотя именно этого добивался неведомый шаман. И ее внушила не нелепая девочка-женщина, смотревшая на него из языков пламени. Магия вокруг него оказалась всего лишь искрой, от которой запылал пожар, мелочью, породившей нечто громадное. Мысль явилась изнутри, это была его мысль. Он заговорил вслух, чтобы придать ей очертания.

— Я должен подкрепиться, — произнес Вали.

Он поднялся. И показался себе невероятно длинным и гибким, существом, скорее сотканным из теней, чем сделанным из плоти. Вокруг него двигались какие-то твари. Вали протянул руку, чтобы схватить их, сломать, проглотить. Он почувствовал удар и ответил на него. Услышал крик, но не обратил внимания, наслаждаясь вкусом мяса. Он ел долго, ощущая, как ужас жертвы просачивается в него, вскипая восхитительными пузырьками.

— Я подкрепился, — сообщил Вали.

На земле валялись какие-то обломки, предметы, некогда бывшие ему полезными, предметы, которые должны были помогать, направлять, указывать ему путь. Больше он в них не нуждался, он знал, куда ему идти. Он пошел на звук бубнов.

Адисла провела на острове уже несколько месяцев, и, к ее удивлению, обращались с ней хорошо. Конечно, по доброй воле она бы здесь не поселилась — на вытянутой плоской скале, поднимающейся над вечно бурным, холодным морем, — однако ее опасения, что она окажется в постели у какого-нибудь вонючего представителя китового народа, не оправдались.

Люди были к ней добры, приносили мясо и горький хлеб, ягоды и соленый сыр, даже давали свое невкусное пиво. Ей также позволили жить отдельно, в низком коническом шатре с дырой наверху, через которую выходил дым от костра. Хотя шатер был тесный, маленькая старушка, приставленная к ней в качестве прислуги, разводила костер так ловко, что дыма внутри оставалось гораздо меньше, чем бывало в домах викингов.

Когда прибыли на остров, Адисла пришла в ужас. Скалы не было видно из-за людей — человек тридцать-сорок, все в звериных масках, но не таких, как волчья шкура, которую носил Фейлег. Их маски были мастерски сделаны из гибких прутьев, сплетены в форме волчьих и медвежьих морд, птичьих, тюленьих или оленьих голов и покрыты кусочками меха или перьев, отчего сходство с животными было невероятным, пугающим. Мужчины били в бубны, пели и внимательно рассматривали Адислу, однако не трогали ее и не пытались обидеть.

Хаарику объяснили, где он найдет своего сына, и предупредили, что за ним будет наблюдать из-за скалы их лазутчик и молодого человека убьют, если его отец попытается что-нибудь учинить. Люди китового народа уже имели дело с норвежцами, поэтому позаботились о том, чтобы никто из них не пострадал, когда сын Хаарика окажется на свободе. Несмотря на угрозы перебить дикарей, конунг, кажется, был рад убраться оттуда. Как и всякий воин, он ненавидел колдовство, ему хотелось забрать сына и побыстрее оказаться как можно дальше от этого острова.

Большинство китовых людей вскоре ушли со скалы, в том числе и шаман, который оберегал Адислу во время пути, и Адисла осталась со старухой, которую приставили заботиться о ней, и с молчаливым человеком по имени Ноаиди. Он был маленький даже для представителя китового народа, темноволосый, с яркими голубыми глазами и, гуляя по скалам, обязательно надевал маску волка. По ночам он обычно спускался к морю и усаживался на пороге огромной пещеры на берегу, колотя в бубен и напевая песни, которые как будто вторили ветру. Несколько дней Ноаиди не разговаривал с Адислой. Но потом, пробыв на острове с неделю, она поняла, что на самом деле это она не разговаривает с ним.

Однажды ночью, когда Ноаиди не пошел петь свои песни, Адисла увидела, как он снял маску волка и скрылся в своей коте. Она приблизилась к ней и опустилась на колени при входе. Шаман лежал на шкурах, подкладывая щепки в маленький костер, который разгорелся так, что в жилище стало жарко, словно в кузнице. В свете костра, без обычной маски, он представлял собой пугающее зрелище. Ноаиди было, наверное, лет двадцать пять, но он был чудовищно высохший, со впалыми щеками и красными глазами. Сначала он как будто вовсе не замечал Адислу, а она заметила, что его бьет неукротимая дрожь.

— Зачем я здесь?

Ноаиди поглядел на нее.

— Извини, — отозвался он.

Ему явно приходилось собираться с силами, чтобы вспоминать слова и выговаривать их на норвежском с удивительным акцентом, который Адисле напомнил кошачье мяуканье, а не человеческую речь.

— Ты говоришь по-нашему.

— Я знаком с твоим народом. Слишком хорошо знаком. — Он коротко улыбнулся, и Адисла поняла, что шаман действительно серьезно болен.

— Так зачем же я здесь?

Он на время задумался. Закашлялся и отхлебнул из чашки воды. Затем жестом пригласил ее войти в тесный шатер. Она заползла внутрь и села рядом с ослепительно-ярким огнем. Это было неприятно, однако Адисла твердо вознамерилась допросить противника. Шаману, кажется, и впрямь было холодно. Но он снова улыбнулся ей, вроде бы радуясь возможности с кем-нибудь поговорить, хотя постоянно задыхался и выговаривал слова медленно, с запинкой.

— Я не стану тебе лгать. В своих видениях мы наблюдали духа, который, как мы поняли, причинит нам большое зло. Это Ябмеакка, богиня смерти, повелительница тьмы и темных уголков разума. Пророчество было недвусмысленным: она уничтожит нас. Поэтому мы стали искать магию, способную нас защитить. Сначала мы напали на богиню. Но из этого ничего не вышло. Год назад она встретила одного из наших шаманов в подземном мире. Подземный мир тут. — Он постучал себя по голове. — Она убила нашего шамана. Вот так. — Он схватил рукой воздух, делая вид, что ловит муху. — Но мы увидели, что она творит могущественное волшебство, волшебство, начатое еще много лет назад, до того, как богиня сама осознала, что она затевает. И вот теперь мы ищем способ обратить эту магию против нее. Поэтому мы нашли тебя.