Еще одна улика была связана с пребыванием Азефа в Варшаве в 1904 году. Мы помним, что там (по сведениям Бакая) как раз в это время находился «агент Раскин». Он должен был встретиться с инженером Д.

Бурцев попытался связаться с Д. еще весной 1907 года, но встреча их состоялась только летом следующего года в Лозанне. Д. с трудом припомнил, что да, в 1904 году заходил к нему в контору «какой-то с.-p., но он показался мне до такой степени подозрительным, что я принял его за шпиона и прогнал». Прислал этого человека библиограф Рубакин.

По счастью, Рубакин тоже находился в Лозанне, и Бурцев мог спросить его, кого именно посылал он к Д. «Не придавая особого значения своему ответу, Рубакин сказал:

— Азефа».

Тождество Азефа с Раскиным было, можно сказать, установлено… Не стопроцентно, но с достаточно большой вероятностью.

Таким образом, материала было уже немало.

Чтобы вживую увидеть, что внешне расцветавшая, полная сил, вдохновенная Россия начала XX века несла в себе смертельную болезнь, достаточно знать один только факт: человек с таким талантом сыщика и следователя, как Владимир Бурцев, не работал на правительство или, в крайнем случае, не боролся с преступностью в одиночку, как обитатель дома на Бейкер-стрит, а исполнял должность добровольного контрразведчика террористов.

Впрочем, война против Азефа велась и с другой стороны.

Как раз в то время, когда Бурцев и Бакай собирали улики, примерно в мае 1908 года, в Париж из России приехал известный и примечательный человек, Николай Александрович Морозов, один из тех ветеранов-шлиссельбуржцев, народовольцев, которые приветствовали Гершуни в 1905 году в стенах Новой тюрьмы Шлиссельбургской крепости.

Морозов знаменит не столько революционными заслугами, сколько тем, что во время 24-летнего одиночного заключения выучил 11 языков и написал 26 томов различных сочинений научного, паранаучного и художественного характера. Некоторые из них получили высокую оценку специалистов (хотя Морозов не окончил даже гимназии — исключен за неуспешность), другие носят курьезный характер (именно Морозов изобрел «новую хронологию», впоследствии возрожденную А. Т. Фоменко), но бодрость духа и неутомимость, явленные узником, в любом случае достойны восхищения. После освобождения он вел насыщенную жизнь, возглавлял Русский совет Общества любителей мировидения, впоследствии был ректором Института им. Лесгафта и — достойный финал биографии — в 87-летнем возрасте участвовал в качестве снайпера в боях на Волховском фронте.

И вот этот неутомимый человек приезжает в Париж с одной-единственной целью.

По словам Веры Фигнер, он был «…послан из России одной, не социалистической, но оппозиционной тайной организацией в Париж со специальной миссией известить М. А. Натансона, что достоверно известно, что Азеф служит в Департаменте Полиции»[255].

Натансон потребовал от него назвать источник сведений. Морозов не назвал, сославшись на данное слово. Натансон больше ничего не хотел слушать. Более того: он запретил Морозову говорить о предательстве Азефа кому бы то ни было. А не то «пропечатают… как врага социал-революционной партии» — невзирая ни на какие заслуги.

Что же это за тайный источник? Что за оппозиционная организация?

По счастью, тайну свою Морозов не хранил вечно. О предательстве Азефа он узнал «от графа Орлова-Давыдова».

Что же общего может быть между революционером и ученым-дилетантом Николаем Морозовым и церемониймейстером высочайшего двора, жиздринским предводителем дворянства графом Алексеем Анатольевичем Орловым-Давыдовым? Да, Орлов-Давыдов — человек либеральных взглядов, позднее депутат Государственной думы от Прогрессивной партии (левее октябристов, правее кадетов), но все-таки точек соприкосновения с недавним шлиссельбуржцем как-то не находится…

Были, однако, «тайные организации», сводившие между собой очень разных людей.

В 1908 году Морозов стал членом масонской ложи «Возрождение». Многогранный был человек! Во главе ложи стоял как раз Орлов-Давыдов, масон высокого градуса — Досточтимый мастер. А среди ее членов, кроме Морозова, был князь Сергей Дмитриевич Урусов, в прошлом — тверской и бессарабский губернатор, товарищ министра внутренних дел, депутат 1-й Государственной думы от Партии демократических реформ (тоже — между октябристами и кадетами).

Главное же: князь Урусов — шурин и ближайший друг А. А. Лопухина. Именно через него Лопухин в 1906 году придал гласности факты организации полицией погромов.

Впервые на это еще 17 лет назад обратил внимание Р. А. Городницкий[256]. Если за сообщением Орлова-Давыдова стоял Лопухин (а других объяснений, кажется, нет) — это несколько меняет общепринятую картину разоблачения Азефа.

Впрочем, ни Бурцев, ни другие участники расследования ничего об этой истории не знали. Морозов выполнил требование Натансона, а тот не счел необходимым ставить товарищей по ЦК в известность. Не в первый раз на Азефа клевещут!

Нельзя сказать, что Натансон никак не реагировал на поступавшую информацию. Тем более что после арестов Карла, Кальвино и их команды слухи о «провокации» в партии стали множиться. Говорили, что сами арестованные называли имя провокатора.

Непосредственно встретиться с членами Северного летучего отряда перед их казнью эсеры не могли. Но были адвокаты. Расспросить их было поручено Аргунову.

Однако беседы с адвокатами ничего не дали. То ли те ничего не знали, то ли боялись сказать. Боялись кого — полиции или эсеров?

Вот характерное описание одного из разговоров:

«На мой вопрос, правда ли, будто кто-то из подсудимых передал важное известие с указанием лица провокатора, обусловив передачу этого известия только „самому уважаемому члену партии“, и, если правда, может ли тот указать это лицо или рассказать, в чем тут дело, X. ответил совершенно неопределенно. Он говорил, что если такой факт был, то он не вправе был бы нарушить обязательства молчания, но, с другой стороны, такого факта, собственно говоря, не было и т. д… Осталось впечатление, что X. кому-то что-то рассказал, и чувствуя себя недобросовестным распространителем слухов, и опасаясь попасть в положение ответчика, увертывается и хитрит»[257].

В мае была создана Специальная комиссия для исследования всех слухов о провокациях, имеющихся в партии в составе В. Зензинова, М. Натансона, И. Бунакова-Фондоминского. Расспрашивали главным образом Бурцева.