Михаэлю, если он подаст на развод… – Авраам слышал стук ее сердца:

– Бедная девочка, ей только двадцать семь. Ничего, Михаэль придет в себя, все наладится… – свободной рукой он похлопал по карману пижамы:

– Доставай мои сигареты. Подымим, на сон грядущий… – Анна шмыгнула носом:

– Я не курю, дядя Авраам. Простите, что все так получилось. У вас только закончилась шива, а здесь я… – он, добродушно, попросил девушку:

– Спичку мне зажги. Давно я не сидел, под старым орехом, в приятной компании… – привалившись к его боку, Анна сказала себе:

– Надо потерпеть. Дядя Авраам прав, Михаэль станет прежним, рано или поздно… – она поднялась:

– Спасибо вам, дядя Авраам. Спокойной ночи…

Дождавшись, пока в ее окне погаснет слабый свет керосиновой лампы, доктор Судаков вернулся к себе.

Тель-Авив

Сильный, косой дождь заливал окна прокуренного бара, на бульваре Ротшильда, за два дома от особняка Ледерберга. Заведение помещалось в арке, ведущей на унылый двор, заставленный велосипедами жильцов. Мокрое белье трепыхалось под ветром, ближний пляж опустел. Хозяева ларьков на набережной, навесив замки на фанерные двери, разбежались по домам.

Черный заголовок «Ха-Арец», валяющейся на залитой пивом стойке, сообщал:

– Шестое ноября. Шарм-эль-Шейх пал, британский воздушный десант высадился в Порт-Саиде. Синайский полуостров в наших руках… – на полях газеты виднелись подсчеты. В дешевом стакане поблескивала скверно пахнущая, прозрачная жидкость:

– Тупица ворчал, что здесь не держат его любимого коньяка… – Иосиф взглянул на часы, – но парень нашел бутылку приличного бренди… – сейчас Иосиф пил водку. Авербах покинул бар полчаса назад. Приятель извинился:

– Я должен забрать Адель… – юноша помялся, – если хочешь, пообедай у нас, или ты сразу отправишься на базу…

Адель с Тупицей приехали в Лод, на проводы Шмуэля, на прокатном форде, цвета голубиного крыла. Кресла обтянули телячьей кожей. Тупица носил водительские перчатки, итальянской замши, и похожую куртку, дорогую даже на вид:

– Я не всегда управляю танками, – он обнял Шмуэля, – я решил побаловать Адель, перед возвращением в армию… – девушка щелкнула замочком парижской сумки:

– Держи телефон главного дирижера римской оперы. Я говорила с ним, он с удовольствием встретится с тобой, за чашкой кофе… – Адель рассмеялась, – он заметил, что в Риме никогда не знаешь, кто из студентов в сутанах станет следующим папой… – юноша покраснел:

– Мне не о таком надо думать, но спасибо, милая… – Шмуэлю не нравились глаза старшего брата:

– У Иосифа они пустые, как в Аушвице, когда мы вышли из госпиталя, где увидели его… – он почти ожидал, что Иосиф начнет чертить буквы, на ладони, или заговорит с ним на языке близнецов:

– Но ни того, ни другого не случилось… – Иосиф придвинул к себе стакан, водка обожгла язык, – я не дурак, признаваться в таком даже Шмуэлю. Он бы меня не выдал, но стал бы убеждать, что надо обратиться к врачам. Он обо мне всегда волновался, теленок…

Прощаясь с младшим братом, юноша почувствовал ласковое прикосновение его руки:

– Приезжай, – шепнул Шмуэль, – весной, когда демобилизуешься из армии. Бери, папу, младших и приезжайте. Папа нам все покажет. Я к тому времени тоже разберусь в музеях, устрою вам приватные экскурсии… – Иосиф подумал:

– В Требнице Шмуэль болтался вокруг священников. Ходят слухи, что среди них много таких. Но если и он сам… – юноше стало противно:

– Не думай об этом. Надо распрощаться со старшими и позвонить какой-нибудь девчонке… – в его записной книжке телефоны тель-авивских девчонок занимали чуть ли ни пять страниц.

Со старшими они расстались тоже на бульваре Ротшильда, в дорогой его части. Дядя Джон и дядя Меир разделили счет, из французского ресторана, увешанного свидетельствами о безукоризненном кашруте:

– Лучше бы мы съели фалафель на рынке, – сочно сказал полковник Горовиц, – там готовят вкуснее. Арабские закусочные в Яффо закрылись. Теперь в Тель-Авиве и не пообедаешь, как следует… – Марта развела руками:

– Нас, как и Иосифа, ждет армейская стряпня. Лучший повар Цахала сейчас на пути в Рим. Кроме омлета и салата, мы вряд ли получим что-то еще… – судя по часам Иосифа, Шмуэль летел над Средиземным морем. Он долил себе водки:

– Взрослые уехали, мы с Тупицей довезли Адель до концертного зала и нашли это местечко, то есть я давно его знал… – за квартал отсюда располагалась квартирка, где Иосиф и Тупица начали развлекаться с девицами:

– И не закончили. Нам на голову чуть не свалился агент русских, ребята из секретной службы высадили двери… – усмехнулся Иосиф. Он вспомнил застреленного им русского шпиона:

– Коротышка ждет меня в Моссаде, после демобилизации из армии. Я буду одновременно учиться и работать… – Иосиф отлично знал, что случится, если Харель узнает правду, о его пребывании в Египте:

– Я проведу жизнь, прозябая в кибуце, леча несварение желудка у детей. Никто меня не подпустит к государственным секретам, никто не подаст руки. Но я уверен, что Михаэль будет молчать. Это и в его интересах тоже… – пепел засыпал цифры на газете. За коньяком Тупица подсчитывал будущие прибыли:

– Я и сейчас зарабатываю, – бодро сказал Авербах, – меня отпускают из армии, на записи пластинок и радиопрограмм… – Тупица надеялся, что года через два они с Аделью смогут купить две квартиры, в Лондоне и Тель-Авиве:

– Европа удобней для карьеры, тем более Америка, – объяснил приятель, – однако наши дети вырастут израильтянами… – Иосиф думал о другом:

– Тупица угнал танк, чтобы спасти Адель и остальных, – горько понял юноша, – а я, как скот, покорно подчинялся нацисту. Я достоин, такой судьбы. Лучше бы я вырвал оружие, начал стрелять. Меня бы убили, но я умер бы с честью. Сейчас я ничем не лучше трупа… – проводив Тупицу, Иосиф позвонил на базу. Отговорившись сломавшейся машиной, он выторговал себе еще ночь свободы:

– Армия экономит деньги, и не оплатит мне такси… – пошарив по стойке, он закурил, – надо позвонить девчонке, поехать к ней… – юноша вдыхал горький дым:

– Мама бы поняла меня… – на глаза навернулись слезы, – она бы помогла мне стать прежним. Никто не поймет, только он… – пальцы задрожали, Иосиф сказал себе:

– Я поговорю с ним, вот и все. Мне сейчас надо побыть с кем-то рядом… – слегка пошатываясь, он прошел в закуток, где висели пожелтевшие рекламы:

– Молочный маргарин Голд Бэнд… – темноволосый мальчик широко улыбался, – мама знает, что я люблю… – он позвенел монетками, в кармане штатского пиджака:

– В сорок восьмом году Тупица за эту рекламу получил столько денег, что полгода кормил нас мороженым. Тупица женился, он счастлив, у него родятся дети… – Иосиф сглотнул, – я тоже хочу быть счастлив… – заводя связи с замужними женщинами, он научился изменять голос. Он узнал сиплый говорок секретарши кибуца:

– Никто не удивится, что его зовут к телефону. Может быть, я звоню из армии…

Иосиф откашлялся: «Капитана Леви, пожалуйста».

Мелкие капли дождя ползли по холодному стеклу. Рядом с бетонным прямоугольником художественного музея ветер трещал острыми листьями пальм.

В сумерках раннего утра Иосиф видел вывеску своего излюбленного книжного магазина. Перебинтованные пальцы застегивали пуговицы на рубашке. Занявшись торговлей книгами, хозяин лавки закрыл газетный ларек рядом с музеем, но Иосиф был уверен, что найдет себе чашку кофе, по дороге на базу, в окрестностях Тель-Авива. Он избегал смотреть в сторону кровати, задвинутой в угол комнаты дешевого пансиона

– До окраины доеду на автобусе, а там поймаю попутку. Армия не станет разбираться, куда делась моя машина, которой не существовало… – он старался двигаться как можно тише. На потертом ковре лежала пустая бутылка водки. Вокруг перевернутой на пол пепельницы рассыпались окурки.

Кофе можно было бы выпить и здесь. Комнаты в пансионе снабдили газовыми плитками и жестяными чайниками. На фанерной, потрескавшейся тумбочке валялись пакетики порошка. Иосиф не хотел и на четверть часа задерживаться в пансионе. На его хронометре еще не пробило шести утра. Пытаясь справиться с гудящей головой, он пригладил влажные волосы,

– На базе я окажусь к завтраку, а потом появится он, тоже на попутке. Он