– Перед тем как лечь спать, сторож каждый вечер пьет «Виски сауэр». Если туда чего-нибудь подсыпать, он может стать по-настоящему усталым…

– Именно! Именно! Это уже начинает быть на что-то похоже.

Меня осеняет, что она ни разу не засомневалась и не попыталась отступиться. Меня это слегка пугает. Интересно, не потеряет ли она в последнюю секунду самообладание? Не запаникует ли? Нет ли у нее внутри плотины, которая в решительный момент даст трещину?

– Сара, ты уверена в том, что хочешь совершить это? Идея ведь принадлежит тебе.

– Конечно, хочу. Но ты ведь мне поможешь, Фредрик?

– Ты сама знаешь.

– А потом?

– Потом останемся только мы с тобой.

София поджидала Освальда у ворот. Слегка дрожала – несмотря на невероятно красивый весенний день, воздух был холодным. Во дворе полным ходом шло утреннее собрание, и Буссе настойчивым голосом о чем-то вещал. Повсюду все зеленело и расцветало. Вокруг пруда плотными группками красовались тюльпаны, и только что распустилась сирень на кустах. София покосилась на извивавшуюся за воротами гравийную дорогу. Дуновением ветра через стену принесло аромат моря и водорослей.

«Там, снаружи, пахнет свободой», – подумала она.

Машина Освальда, выезжавшая из гаража, затормозила, когда он увидел Софию. Под колесами захрустел гравий, и немного мелких камушков полетело ей на ноги.

Освальд опустил стекло и вопросительно посмотрел на нее.

– Я только хотела убедиться в том, что у тебя есть с собой все, что нужно, – сказала она.

– О'кей. Но разве тебе не нужно сидеть в офисе и работать над тезисами? Время уже на исходе.

– Я справлюсь.

– Хорошо. Лекция назначена на десять часов, так что я, наверное, успею вернуться пятичасовым паромом.

София почувствовала легкое разочарование – она надеялась, что он останется на ночь на материке. Но время у нее все равно было.

Освальд помахал охраннику, который отдал честь и открыл ворота. София осталась стоять, глядя, как машина удаляется по гравийной дороге, и чувствовала, что он смотрит на нее в зеркало заднего вида. Просто знала.

* * *

Вместо офиса она быстрым шагом направилась в библиотеку.

Утреннее собрание закончилось, и Мона неторопливо брела по газону. В выцветшей зимней куртке поверх формы она выглядела старой и грузной. Волосы не причесаны, лицо изнуренное и усталое. При виде Софии у нее в глазах сверкнуло беспокойство.

– Мона, я хочу поговорить с тобой. Мы можем войти?

– Конечно.

Немного повозившись с ключом в замке, Мона открыла дверь. В библиотеке было холодно, гулял ветер, и казалось, будто дом давно стоит пустым. Мона зажгла верхний свет и, не снимая куртки, уселась за свой письменный стол. София села на стул напротив нее.

– Где Эльвира? – с ходу спросила она.

– Я же тебе говорила.

– Не лги.

– Чего ты добиваешься, София? Ты стала такой неприятной…

– Я хочу знать, где Эльвира.

– Я ведь сказала тебе, что она уехала на материк.

– Мне нужна правда.

У Моны задрожала нижняя губа, взгляд ее блуждал. Она была на пределе, требовалось лишь слегка подтолкнуть ее.

– Дело обстоит серьезно, очень серьезно, и я хочу, чтобы ты сказала правду.

– София, я не могу. Ты же понимаешь, что я не могу. Франц…

– Франц только что уехал. Он нас не увидит. Он едет к парому.

Внезапно Мона утратила уверенность. София глянула на потолок библиотеки в поисках камер, но вспомнила, что Освальд распоряжался установлением камер в усадьбе. В библиотеке камер не было.

Мона даже не заметила внимательного взгляда Софии по сторонам. Она просто сидела, уставившись в стол, мрачная и замкнутая.

– Говори, где она!

– Но я пообещала, неужели ты не понимаешь? Поклялась.

– Ей, черт побери, всего четырнадцать!

– Возраст не играет роли. Франц говорит, что она избранная.

– Избранная? Что это значит?

– Она для него – родная душа. Он понял это, как только увидел ее. Просто знал, что она – та самая. Сначала Эльвира только работала здесь, но потом он решил, что она созрела.

– Созрела для чего?

– У них некий духовный брак. Больше я ничего не знаю.

У Софии возникло внезапное желание поколотить Мону. Она что, действительно настолько тупа, какой кажется? Волнует ли ее вообще эта ситуация или она считает ее совершенно нормальной?

– Ты сама-то слышишь, что говоришь? У тебя что, мозги совсем атрофировались?

– Нет, отнюдь! Разве ты не понимаешь, что это будет означать для ее будущего?

– Мона, послушай. Она его вовсе не волнует. Ему просто нравятся молоденькие девушки. Я видела у него в компьютере снимки…

Лицо Моны съежилось так, что стало похоже на маленькую изюмину. Она погрозила Софии тощим пальцем и закричала:

– Ты врешь, ты врешь! Прекрати врать!

София снова пошла в наступление, надеясь, что снаружи их никто не услышит.

– Он снимал ее обнаженной. Я видела фотографии. Тебя следовало бы посадить за это – как и его.

Теперь Мона начала всхлипывать. Тьфу, черт!.. В таком состоянии ее будет невозможно заставить разговаривать. София перешла на более спокойный тон.

– Она находится на чердаке, верно?

– Да, но там замечательно.

– Ты с ней видишься?

– Нет, но… – Что «но»?

– Для нее это вредно, когда она готовится. В смысле, встречаться с нами. Но он о ней заботится. Приносит ей еду и все такое.

София ненадолго замолчала. Подумала, что дальше с Моной дело не продвинется, что та – всего лишь винтик в большом колесе, совершенно непригодный, изношенный и надломленный.

– Я знаю, что ты делаешь это ради ее блага, – сказала она и увидела, как Мона слегка расслабилась. – Но если расскажешь Францу что я спрашивала, если хотя бы упомянешь об этом, я скажу, что это ты пришла ко мне, что ты безумно волновалась и просила помочь освободить Эльвиру. Угадай, кому он тогда поверит?

Мона поджала губы. Глаза у нее сузились в щелочки.

– Я ничего не скажу. Но что ты собираешься делать?

– Я узнаю, чем он с ней занимается.

Мона закрыла лицо руками. Голова у нее дрожала, спина содрогалась. Когда она подняла взгляд, глаза были красными.

– Он так добр ко мне, София… Он теперь обо мне заботится. Следит, чтобы меня никто не изводил. Он такой славный… пообещал, что я смогу остаться в библиотеке. К Эльвире он наверняка тоже очень добр. Не копайся в этом, прошу тебя…