Мнения пациента о собственном физическом состоянии оставались загадочно непоследовательными. Периодически Саймон осмеливался поверить своим глазам и признать, что у него есть шерсть, что у него нет вытянутого носа, что у него очень большие уши. Но в другие минуты его странная телесная агнозия — или даже диплопия — решительно вступала в свои права. И тогда Саймон считал, что значительно выше всех окружающих, что у него гладкая кожа, что он, словно шимпанзе, который упал на Землю,[120]невыразимо и бесконечно прекраснее всех на свете.

— Я тут подумал, — показал Зак Буснер однажды вечером Питеру Уилтширу, которого ему наконец удалось зазвать к себе в гости как следует почиститься, — эта железобетонная «грруууннн» уверенность Дайкса, что у него человеческое тело, может оказаться чем-то вроде фантомной филогенетической памяти. Ведь, в конце концов, если зародыш шимпанзе последовательно претерпевает все морфологические изменения, отражающие филогенез нашего вида, то почему аналогичный процесс не может протекать при формировании психики?

— Любопытная мысль, Зак. Не нальешь мне «хууу»… — Уилтшир махнул лапой в направлении бара.

— Конечно, конечно… — Буснер взял стакан и на задних лапах отправился в другой конец комнаты; увесистая волосатая мошонка именитого психиатра дергалась вверх и вниз, как колокольчик на клоунской шапке. Уилтшир сполз со стула, догнал Буснера и нежно держал союзника за яйца, пока тот наполнял стаканы «Лафройгом»[121]с водой.

— Но что же ты намерен теперь делать, Зак «хуууу»? Будешь копаться в его психозе с помощью своего психофизического метода до второго причетверенькивания? И что ты вообще рассчитываешь найти «хуууу»? Я не поверю, что тебе нужен лишь неврологический материал, потому что, если бы ты собирался добыть именно его, тебе незачем было брать Дайкса домой… Я не хотел бы показаться бестактным, но… это все пустое махание лапами… — Уилтшир взмахнул лапами, иллюстрируя, что имеет в виду.

— Понимаю, понимаю, я совершенно не убежден, что непременно что-то найду, я даже не уверен, есть ли вообще в его психозе что-нибудь ценное. Просто чем больше времени я провожу с ним, тем более любопытные перспективы нового взгляда на шимпанзечество он мне открывает.

— Но ведь он сам — живой шимпанзе, Зак, у него есть чувства. «Хуууу» как же его детеныши, — наверное, он хочет их видеть «хууу»? А его самка?

Буснер сделал большой глоток из стакана с разбавленным виски, пополоскал рот, сглотнул и показал:

— Да, в этом-то и проблема. Если мы имеем дело с настоящим психозом, то встреча с потомством ничем Саймону не поможет — наоборот, ему станет хуже. Но если дело в органических повреждениях…

— То тебе придется его отпустить.

— Но куда его деть «хуууу»? В лечебницу для хроников? Ты забываешь, Питер, Дайкс — талантливый шимпанзе, он достоин того, чтобы мы попытались его спасти. Я так тебе ткну пальцем — мы обязаны либо помочь Саймону восстановить подавленное, но не утраченное сознание того, что он шимпанзе, либо же научить его приспосабливаться к реальному миру, хотя бы он и продолжал смотреть на него сквозь очки своего извращенного психоза.

— И как же ты хочешь этого добиться «хуууу»?

— «Хуууу» как обычно. Процедура та же, что для пациентов с Туреттом и более обычных агнозических больных. Собираюсь водить его в гости к разным моим знакомым. Но если раньше я ставил себе задачей научить пациентов вести себя адекватно в различных социальных, эмоциональных и физических ситуациях, то Дайксу требуется помощь на куда более глубоком уровне… — Буснер опустил лапы — вползла Франсес, самка из старших подростков, с подносом фруктов.

— «Гррууннннямням», — провокализировала она, затем показала: — Мама подумала, что тебе, вожак, и доктору Уилтширу захочется чего-нибудь пожевать. Где мне поставить это «хууу»?

— Спасибо, дорогая моя, вот сюда, прямо на пол, мы с Питером как раз дотянемся задними лапами.

Франсес опустила поднос на ковер и подошла к вожаку. Тот нежно потрепал ее за низ живота, а потом принялся расправлять шерсть вокруг ее влагалища с намерением запустить туда палец-другой. Питер Уилтшир не мог не отметить, какая во всем этом была нежность и любовь — ясно, характер старинного союзника за последние годы стал куда мягче. Буснер начал показывать ему, не отнимая пальцев от влагалища дочери, так что та стонала и хихикала:

— Первым делом мы направимся в Оксфорд. Я думаю познакомить Дайкса с Гребе, нуты знаешь, который философ, а заодно заглянуть к Хамблу в Эйнсхем.

— «Хуууу?» К Хамблу? Ты думаешь, это хорошая идея?

— Почему нет, он же натуралист, этолог и историк. Если я хочу распоказать Дайксу, как строится взаимодействие между психозом и реальностью, ему необходимо поднабраться знаний во всех этих трех областях…

— «Х-х-х-хххууууу!» Вожак, вожак, щекотно! — показала Франсес.

Буснер опустил глаза, глянул на свою бурно жестикулирующую лапу.

— Прости, милая моя, я совсем забыл, куда забрались мои пальцы, можешь ползти «чапп-чапп-чапп». — Буснер отпустил самку, и та вычетверенькала из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь.

Тем временем в Челси, в ресторане на Тайт-стрит, сидели за первым обедом трое заговорщиков-шимпанзе. Они обсуждали, как повернее свергнуть Буснера с пьедестала. Место встречи выбрали по предложению Филипса из компании «Крайборг»:

— Отличное небольшое заведение. Посреди зала растет дерево, так что, если кто захочет полазать по веткам между переменами блюд, — милости просим, только лапу протяни.

Он причетверенькал раньше всех и, когда появились Уотли и Прыгун, уже сидел за столом.

Первым делом нужно было установить временную иерархию. Прыгун поклонился обоим старшим шимпанзе, подставив задницу сначала одному, потом другому, Филипс отвесил Уотли полупоклон, Уотли поступил аналогичным образом. После чего союзники уселись за стол и принялись спешно чиститься.

— Итак «чапп-чапп», — показал спустя пару минут Филипс, — какие у нас новости об именитом натурфилософе и его пациенте «хууууу»?

— Ну, — показал в отзнак Прыгун, — он забрал Дайкса к себе домой в Хэмпстед, и они вместе учатся…

— Учатся «хуууу»?

— Именно так «клак-клак», Буснеру кажется, будто он сможет, так показать, не вылечить, а выучить Дайкса от психоза. Если тот-де хорошенько освоит антропологию, то сможет восстановить свое утраченное шимпанзеческое достоинство или, по крайней мере, научится как-то функционировать в нашем мире.

— Мне кажется — «чапп-чапп» вот так, да-да «клак», — что это чистой воды безумие. Я много слышал историй про то, как шимпанзе восстанавливали функции, за которые отвечали поврежденные или вовсе атрофированные участки их мозга, но чтобы кто-то заново научился быть шимпанзе — это просто бред.