Мисс Смизерс собиралась было объяснить, что нет двух совершенно одинаковых видов ткани, что ее платье из французской материи, что… Однако при виде горящей во взгляде Красотки надежды портниха отступила.

— Я постараюсь, — сказала она.

Заказав еще платьев, блузок и жакетов, Мелани отвезла Красотку к немецкому башмачнику, который получил заказ на три пары обуви, причем одну из лакированной кожи.

Перед расставанием Мелани сказала:

— Боюсь, все же, Красотка, что быть леди — далеко не только уметь одеваться. Это определенное расположение ума, определенное поведение. Вам, по-видимому, намного больше известно… о подоплеке бизнеса и политики, чем положено знать леди. Джентльменам нравится думать о женщинах как об украшениях жизни, и если такому украшению здумается вдруг перечить своему джентльмену, его никто не одобрит.

— Благодарю.

Вам понадобится читать разные книги: романы, поскольку леди легкомысленны; поэзию, поскольку леди чувствительны; и проповеди, ибо нам свойственна добродетельность. — Мелани чуть замялась, — И ваша манера выражаться…

— То есть как я говорю?

— Подражайте героиням романов. Леди говорят так, как они.

Хотя ювелирная лавка мистера Белмонта сгорела и сейф оказался далеко не столь огнеупорен, как сулил изготовитель, Белмонт открыл новый магазин неподалеку от довоенного местонахождения. Красотка хотела приобрести серьги под ту камею, которую она ему показала.

Они должны быть под стать броши. Это моя любимая вещь.

Истинные ювелиры проявляют не меньшую деликатность, чем гробовщики и священники. Белмонт восхитился брошью, словно видел ее впервые, и продал Красотке самые дорогие серьги с камеями из имеющихся в наличии.

Новые платья были из набивных тканей сдержанных оттенков. Блузки — из батиста и шелка, с кружевными воротничками. Встав перед зеркалом мисс Смизерс, Красотка не узнала леди, глядевшую на нее.

— Боже помилуй, — вздохнула она.

— Да, мисс Уотлинг, — улыбнулась довольная портниха. — Воистину так!

Осмелев, Красотка зашла в «Кимболл-хаус», самый новый отель Атланты. Люстры из сверкающего хрусталя висели там в вестибюле, а черно-белые шахматные квадраты пола устилали восточные ковры. Возле первого на всю Атланту лифта, приводившегося в движение паровой машиной, застыл носильщик. Хотя Красотка заметила нескольких джентльменов, наведывавшихся к ее девушкам, ни один из них не узнал ее. За чаем — «Очень освежает, вы не находите?» — сказала Красотка официанту — она скрытно наблюдала за настоящими леди: как они держат чашку, как кладут ложечку, как складывают салфетку.

Теперь она постоянно пила чай в «Кимболл-хаусе» по вторникам и четвергам, а однажды в воскресенье посетила службу в церкви. Не в епископальной Святого Филиппа, куда ходили Уилксы, а во второй пресвитерианской, где, как рассудила Красотка, должно быть попроще.

После службы она представилась священнику как миссис Батлер из Саванны, приехавшая в гости к родственникам из Атланты.

— Надеюсь, вы придете к нам снова почтить Господа, миссис Батлер, — сказал священник.

Тэзвелл Уотлинг писал матери о друзьях в английской школе, их занятиях, успехах команды по регби. Вскоре по прибытии в школу Шрусбери он заключил письмо следующими словами: «Когда капитан Батлер посещал Лондон после капитуляции конфедератов, он телеграфировал директору о своем желании навестить меня. Я попросил передать, что не стану с ним встречаться».

Начав свое преображение, Красотка написала сыну:

Дорогой Тэз!

Многих ли лордов и леди ты видел в Англии? Видел ли ты королеву Викторию? Мне бы очень хотелось увидеть королеву и все эти красивые замки.

Минетта занимается делами, пока я меряю модные наряды и распиваю чаи в «Кимболл-хаусе». Атланта стала такая современная! У них даже есть лифт!

Напиши, что ты думаешь об «Айвенго» сэра Вальтера Скотта. Смешная старая книга. Но мне она по душе.

Дорогой сын, в жизни твоей старушки Ма происходят сильные перемены. Никому не дозволяю говорить мне, кто я такая и что мне следует делать!

Кто знает, может, я даже выйду замуж кое за кого!

Скучаю о тебе, дорогой Тэз!

Любящая Ма,

Руфь Красотка Уотлинг.

Две недели из трех Ретт был в разъездах, и Красотка направляла адресованные ему письма в гостиницу Святого Николаса в Нью-Йорке, «Спортсвуд» в Ричмонде, и отель Святого Людовика в Новом Орлеане.

Когда же он находился в Атланте, Красотка специально задерживалась подольше в его кабинете: вязала, пока он разбирался с бухгалтерией, отвечал на письма и подписывал документы. Вычитав из «Книги для дам Годи» об английских традициях чаепития, она каждый день приносила Ретту поднос с печеньем, чашками и новым фарфоровым чайником.

Куртизанки обменивались понимающими взглядами.

В поисках работы в «Красную Шапочку» вернулась Лайза, сельская девушка, служившая у Красотки во время войны. Лайза призналась, что ей пришлось туго и она опустилась до простой шлюхи и пьянчуги. «Даже не могу передать, до какой мерзости я дошла». По ее словам, она не брала и рот ни капли спиртного уже шесть месяцев.

Через два дня Ретт спустился вниз и увидел Лайзу.

Облизнув губы, девушка сказала:

— Прошу вас, капитан Батлер, я больше не такая.

— Убирайся, — сказал Ретт.

Боясь, что он убьет её, Лайза ретировалась столь поспешно, что даже не забрала свои вещи, которые Макбет потом связал в узел и отвез в увеселительное заведение, где она осела. Красотка не осмелилась спросить Ретта, отчего он выгнал девушку. Еще через несколько месяцев до нее дошли слухи, что Лайзу взял на содержание богатый пособник — лучшей участи, видимо, ей нельзя было и желать.

Через три дня после того, как Джорджия единогласно отказалась подписывать четырнадцатую поправку к Конституции[45], Ретту пришла телеграмма: «Отец умер сегодня Похороны в пятницу. Пожалуйста, приезжай. Розмари».

— О Ретт, как мне жаль, — сказала Красотка.

— Мне, как ни странно, тоже, — произнес Ретт.

Похоронных дел мастер оказался бессилен против запечатленной в чертах Лэнгстона Батлера ярости. Попытки бедняги приподнять и перевести черты лица усопшего в видимость приятного выражения не приводили ни к чему из-за бесповоротно опущенных углов рта, поджатых губ и насупленной верхней части лица, которые бальзамировщик не мог скрыть никакими ухищрениями.