– Нет проблем, – отозвалась Кинсман. – От них там все равно толку мало, с такой-то акустикой.

– Я переключаюсь на вокодер через тридцать секунд. Пятый канал.

– Принято.

Бертон равнодушно наблюдал за тем, как Лабин натягивает ласты.

– Не повезло! – бросил он, стараясь перекричать бурю. – С канализацией, я имею в виду!

Кен подрегулировал завязки на ногах, африканер передал ему «кальмара». Лабин запечатал лицевой клапан. Гидрокостюм соединился с линзами, словно жидкая резина, заблокировал нос и рот. Кен стоял, отгородившись от ливня, чувствовал, как начинает задыхаться, но оставался совершенно спокойным.

«Удачи», – неслышно произнес Бертон.

Лабин прижал «кальмара» к груди и шагнул в пропасть.

* * *

Озеро Мичиган с ревом сомкнулось у него над головой.

В пятнадцати метрах к северу один из чикагских водосбросов извергал в озеро бесконечную струю рвоты: водовороты и завихрения от него добирались до Лабина с чуть приглушенной силой. Вихрями кружился туман из микроскопических пузырьков, размазывая по воде грязный свет. Мусор плавал по эксцентрическим орбитам, выцветая белым вблизи. Вода хлюпала и чавкала со всех сторон. Сверху едва видная, усеянная дробинами дождя поверхность корчилась, словно ртуть под огнем пулемета, и все вокруг затоплял всепроникающий, глубокий, оглушающий рев водопадов.

Лабин вращался в потоке, чувствуя, как заполняются водой внутренности, и ощущал истинное наслаждение.

Он не думал, что Лени сразу уйдет ко дну. Возможно, она не подозревает о подлодках, курсирующих на больших глубинах, но о дельфинах и сонаре уже узнала. К тому же Кларк прекрасно понимала, как турбулентность влияет на сенсорные системы – и электронные, и биологические, – а потому будет держаться ближе к берегу, прячась в какофонии водосбросов. Скоро она украдкой двинется по краю на север или юг, поползет по мутным джунглям из отбросов и обломков, накопившихся за три века политики «с глаз долой, из сердца вон». Даже при полном штиле там нашлось бы где укрыться.

Сейчас же Лени, по всей вероятности, оправлялась от ударов, а может, и от шока. Ганди дважды достал цель, прежде чем та ответила: поразительно, что она вообще не потеряла сознание и даже дала бой. На время ей придется затаиться в какой-нибудь дыре и переждать.

Лабин взглянул на навигационную консоль, закрепленную на запястье. Там сверкала небольшая двухмерная схема, где главной звездой, пересечением четких зеленых линий, был сам Кен. Время от времени в периметр заплывали желтые точки – дельфины Кинсман патрулировали территорию. Еще одна точка, гораздо ближе, вовсе не двигалась. Лабин направил «кальмара» и выжал сцепление.

Ганди превратился в фарш. Заряд от дубинки Кларк пришелся в правую сторону головы; переднюю часть животного снесло моментально. За спинным плавником тело оказалось практически нетронутым. Мясистые обломки ребер и черепных костей торчали с левой стороны, а маниакально-идиотическая ухмылка афалины не исчезла даже после смерти. От правой же стороны не осталось ничего.

Тело Ганди наскочило на затонувшую арматуру. Течение здесь шло от берега; видимо, дельфин встретил свою судьбу ближе к молу. Лабин развернул «кальмара» и поплыл к берегу.

– …прини…Ла…янный?

Фрагменты слов жужжали вдоль нижней челюсти, практически теряясь в царящем вокруг грохоте. Неожиданно Лабина осенило, и он вывернул мощность вокодера на максимум:

– Никаких переговоров по этому каналу. У Кл…

Слова, превращенные механикой в грубый металлический скрежет, застали его врасплох. Уже несколько месяцев имплантаты не увечили ему голос так сильно. От этого звука в нем даже проснулось нечто сродни ностальгии.

– Никаких контактов, – продолжил он. – У Кларк есть имплантаты линейной амплитудно-частотной модуляции. Она может нас подслушать.

– …не?..

Даже если бы Лени настроилась на правильный канал, Лабин сильно сомневался, что она смогла бы извлечь из сигнала больше пользы, чем он сам. Акустические модемы не были рассчитаны на пенящуюся воду.

«Да и с чего ей слушать? Откуда ей знать, что я вообще здесь?»

Но он ничего не хотел оставлять на волю случая, поэтому молчал так же, как и его жертва, где бы она ни притаилась, а вокруг бушевало озеро.

Интуиция – это не ясновидение. И не догадки. Интуиция – это сводный отчет, итог работы тех девяноста процентов высших мозговых центров, что действуют бессознательно, но не менее последовательно и строго, чем самоосознающая подпрограмма, мнящая себя личностью. Лабин скользил сквозь такую муть, что даже «кальмара» едва видел; он оставил машину и медленно двинулся сквозь мертвый извилистый лабиринт обломков и отмелей. Со всех сторон торчали шипы и зазубренные края, пробиваясь сквозь слои слизи, которые смягчали разве что их вид. Кен положился на волю потока, тот поначалу нес его прочь от берега, затем подхватил и швырнул к основанию дамбы. Там рифтер пополз вбок по серой выскобленной поверхности, словно краб, вжимаясь в бетон, а вода пыталась отлепить и отбросить его, как старую наклейку. Он отдался на волю интуитивных подпрограмм; теперь они оценивали сценарии, рылись в памяти, вспоминали более счастливые времена, когда Лени обнаруживала такие-то мотивы, такие-то предпочтения. Он исследовал парочку подходящих убежищ, проигнорировал другие и даже не смог бы сказать, почему так поступил. Но все части Кена Лабина прошли хорошую подготовку – и мозговой ствол, и аналитические подпрограммы, и крохотный гомункул, неловко рассевшийся позади глаз. Каждый прекрасно понимал, что делать ему, а что оставить другим.

А потому Кен даже не удивился, когда наткнулся на Лени: та пряталась в тени одного из нелепых чикагских водопадов, втиснулась в каньон из обломков, оставшихся еще с предыдущего столетия.

Она была в плохой форме. Тело перекошено так, что ясно – удары Ганди достигли цели. Гидрокостюм порван вдоль грудной клетки, то ли от нападения дельфина, то ли из-за остроугольной геометрии самого озера. Еще Кларк баюкала левую руку. Но убежище она выбрала с умом: для сонара слишком много шума, для ЭМ-сигнатуры слишком много железа и слишком много всякого мусора в воде, чтобы кто-нибудь без глаз и инстинктов рифтера мог ее выследить. Бертон мог проплыть на расстоянии метра от нее и ничего не почуять.

«Хорошая девочка», – подумал Кен.

Она выглянула из укрытия, ее пустые белые глаза встретились с его собственными сквозь два метра молочного хаоса, и Лабин сразу понял, что она его узнала.

А он так надеялся, вопреки здравому смыслу, что Кларк ничего не поймет.

«Прости меня. У меня действительно нет выбора».

У нее по-прежнему есть дубинка. Она будет прятать ее до последнего момента, а потом пустит в ход с отчаянной быстротой. И разумеется, попытается обратить ее против себя: раз ты все равно обречена, можно ли придумать лучшую месть, чем выпустить Бетагемот на свободу, свершить последний акт самоубийственного катарсиса?