В подобных мечтаниях, однако, не все суета, не все самолюбие: у женщин вообще больше альтруизма, чем у мужчины; у нее больше альтруизма и в любви. Полюбив великого человека, она может надеяться быть его ангелом-хранителем, его нимфой Этерией, его утешительницей во все горькие минуты, во все его невзгоды жизни; она может надеяться стоять на страже перед всеми опасностями, угрожающими ему. Незримая, она с ним, когда он упивается творчеством; она поддерживает его в труде. Скромная и никому не заметная, она все же будет сознавать, что для него она – все тот же ангел, который ему улыбается, то доброе и снисходительное существо, которое страдает по нему, сожалеет о нем и все ему прощает. Для нее одной он работает и думает, для нее он пишет, рисует или лепит статуи, и ее одобрение – первая и самая высокая награда всех его трудов.

Сколько иллюзий в такого рода мечтах, сколько разочарований в такого рода надеждах! На одного Стюарта Милля, громко признающего, что лучшей долей своих идей он обязан своей подруге, сколько можно назвать великих людей, которые в любви своей оказываются мелкими, а в женщине видят только самку. Однако такого рода разочарования никогда еще не мешали и никогда же помешают многим женщинам изменять образцовому мужу или верному другу сердца, чтобы броситься в погоню за людьми, завоевавшими славу и известность. Такого рода женщины никогда бы не увлеклись человеком более молодым, более красивым, чем их жизненный спутник. Но слава обладает такими чарами, которые заставляют забыть все, которые побеждают самую твердую, испытанную склонность к добродетели, извращают самые сильные характеры. У подножия этого кумира все лежит простертым – тело и душа, чувственность и чувство.

Ни чувство неудовлетворенности в области любовных наслаждений, ни жажда мести, ни зависть, ни все вместе взятые остальные побуждения, подвигающие нас на грех, не обладают такой силой, таким могуществом, как отдельно взятое чувство любопытства.

Только что высказанное мною убеждение заставит читателя – я в этом уверен – протестовать, а у всех читательниц вызовет улыбку, смех и даже более того, насмешку. Негодование читателя и улыбки читательниц, вероятно, будут сопровождаться не очень-то лестными для автора восклицаниями, вроде следующих: «Что за чудак этот Мантегацца, какой он шутник, какой охотник до парадоксов!» Или же в таком роде: «Скажите, пожалуйста, низвести страсть до простого любопытства, ту страсть, которая, чтобы дойти до измены, должна непременно обладать необычайной, непреодолимой напряженностью! Да, ведь это чистое безумие!»

Но пусть благосклонный читатель морщит лоб, и дорогие мои читательницы смеются и даже насмехаются, а я продолжаю стоять на своем и не отступлю от своего взгляда, выведенного мной из полувековых, обстоятельных наблюдений над человеческим сердцем. Мужчины и женщины, впадая в грех неверности, чаще всего побуждаются к этому чувством любопытства – любовь ко всему новому, как погоня за неиспытанным, жажда неизведанных впечатлений и ощущений.

От колыбели и до могилы человек вечно чего-то ждет, к чему-то стремится, постоянно находится в каких-то непрестанных поисках новых ощущений, новых привязанностей, новых идеалов. Самое лучшее удовольствие – искать и находить, и высшее наслаждение, когда последнее мгновение поисков превращается в первый момент обретения. Это счастье, когда из искры разгорается пламя, которое со временем начинает уменьшаться и гаснуть, пока не явится равнодушие, заставляющее нас снова искать, чтобы снова найти.

Если любовь продолжается лишь месяцами и годами, и только в редких случаях в течение целой жизни, то это происходит оттого, что производятся новые поиски и делаются новые открытия, вследствие чего получается картина, очень близко напоминающая прерывчатый ток электрической машины Румкорфа. Это самая элементарная физика и психология, неизбежным законам которой волей-неволей покоряются мужчины, а еще более женщины, и потому именно женщины, что наша прекрасная цивилизация отняла у них многие источники душевных волнений, приготовив для них жизнь монотонную и однообразную, почти всегда лишенную драматических положений и борьбы.

Это до того верно, что в тех случаях, когда женщина, выдающаяся по силе ума, или обширному образованию, находит в своей жизни не мало источников деятельности и волнений вне области любви – она всегда или почти всегда не поддается греху измены и хранит верность в любви.

Наоборот, когда вся жизнь женщины течет по одному и тому же руслу, вечно спокойному и невозмутимому, когда ее никогда не взволнует новое событие, она непременно начинает себя спрашивать: «Неужели за исключением этого приевшегося мне ежедневного хлеба, испеченного в одной и той же печи, поданного на стол в один и тот же час, – нет какой-либо иной пищи, быть может, и менее вкусной и менее питательной, но только иной, не той, которая мне уже так приелась?»

Жизнь женщин походит на плавание в лодке по гладкому каналу, вырытому рукою человека со всевозможными предосторожностями. Стенки этой лодки обиты матрацами, чтобы женщина не ушиблась, вода в канале всегда на одной и той же высоте. И женщины плывут тихонько по этим безопасным, неглубоким водам, по этой тихой зеркальной глади. Им нет повода опасаться ни бури, ни налетевшего шквала. Но, увы! Мы созданы таким образом, что нам необходимо плавать по свободно текущим рекам, путь которых предначертан одной только природой, по рекам, ниспадающим в море с гор, извилистым, порывистым, капризным. Они текут то медленно и величаво, то дико и грозно, то между зелеными и цветущими берегами, то между каменными утесами и скалами. Вода этих рек то хрустальна и ясна, как в озере, то покрывается пеной и бурлит, как в водопадах. Это-то и есть настоящая жизнь, который мы лишили наших женщин.

Вот отчего у женщин является так часто желание из тихого, гладкого канала броситься в бурную реку. Руководящее ими в таких случаях побуждение и есть именно любопытство. Любопытство склонило на первый грех Еву, заставив ее отведать яблока от древа познания добра и зла, но любопытство вместе с тем и побуждало нас создать науку, обрести искусство и поэзию; благодаря любопытству была написана вся история человеческого рода.

Вот это самое любопытство и побуждает всех дочерей Евы видно отыскивать что-нибудь необычайное, неизвестное в области любви.

И мужчины также несвободны от побуждений любопытства в любви, нередко приводящих их к измене, но любопытство мужчины при этом всегда анатомического или биологического характера.

Наоборот, женщина грешит любопытством более высокого, более благородного и утонченного разряда.

Мужчина обыкновенно ставит себе вопрос: какова окажется эта женщина в любви, каким обладает она темпераментом, какой стратегии, какой тактики будет она держаться в любовных распрях?

Женщина, напротив, интересуется лишь тем, как претендент на любовь ее будет ухаживать за ней, как он объяснится ей в любви: выскажет ли он смелость или смущение, постарается ли тронуть ее красноречивым молчанием или же разразится целыми потоками слов?

Редко когда женщины не поддаются такого рода психологическому любопытству. Весьма часто, вполне полагаясь на свои силы и решив во что бы то ни стало не поддаваться искушению, они все же позволяют своим поклонникам всячески любезничать и доводят до объяснения в любви, чтобы тотчас же заставить их замолчать негодующим жестом.