В субботу ночью в 1 час 36 минут Освальду было предъявлено формальное обвинение в убийстве президента. Он по-прежнему отрицал свою вину.

В 10 утра 23 ноября допрос Освальда возобновился. Ли отрицал, что говорил Фрейзеру о карнизах, которые он якобы собирался забрать из дома Рут Пэйн 21 ноября. Потом он вообще отказался отвечать на любые вопросы относительно винтовки и револьвера без адвоката. Фритц желал знать, как арестованный относился к президенту: ведь у полиции не было убедительного мотива для преступления века. На ненормального Освальд был решительно не похож. Ли ответил: «Моей жене и мне нравилась семья президента. Они интересные люди. У меня собственные взгляды на национальную политику президента. Я имею право выражать свои взгляды, но, учитывая предъявленные мне обвинения, я не думаю, что должен комментировать этот вопрос».

Когда Освальда вели с допроса, один из журналистов поинтересовался, не хотел ли Освальд убить техасского губернатора Коннэли за то, что тот, будучи министром ВМС, отказался пересмотреть решение об увольнении Освальда из морской пехоты с плохой формулировкой. «Я не знаю, какими сообщениями прессы вы пользуетесь, но они неверны», — прокричал Освальд, обернувшись назад.

В час дня в субботу Марине разрешили свидание с мужем. Супруги разговаривали по телефону через стеклянную перегородку. Марина хотела узнать, что же делать с фотографиями, на которых Ли был изображен с винтовкой и пистолетом. Она сложила эти фото и спрятала их в своей обуви, когда пришла на свидание к мужу. Ли держался бодро, но Марина якобы сразу поняла по его глазам, что он виновен.

Увидев, что вместе с женой пришла и мать (Маргарита даже не знала, что у ее сына родилась вторая дочь), Освальд рассердился: «Зачем ты привела с собой эту дуру? Я не хочу с ней разговаривать». Он сказал, что его в тюрьме не бьют и жаловаться на обращение не приходится. «Алик, можем ли мы говорить здесь о чем хотим? Нас никто не подслушивает? «Ну конечно, мы можем говорить абсолютно обо всем». Освальд произнес слово «абсолютно» с особой интонацией, и Марина поняла, что о фотографиях упоминать не стоит. «Не плачь», — утешал Марину Ли. Он говорил, что не виноват, что произошла ошибка и что он не боится суда. У нее есть друзья. Да и Красный Крест должен помочь. «Алка, помни, что я тебя люблю», — сказала Марина на прощание. Больше своего мужа живым она уже не видела.

На допросах Освальд охотно рассказывал о своей деятельности в рамках Комитета за справедливую политику по отношению к Кубе, упомянув, что был секретарем этой организации в Новом Орлеане. Фритц, естественно, попытался связать убийство президента с симпатиями Освальда в отношении кубинской революции. Но Освальд абсолютно логично ответил, что с приходом к власти Джонсона политика США в кубинском вопросе вряд ли претерпит какие-либо позитивные изменения.

После обеда в субботу Ли навестил его брат Роберт. Как только он взял телефонную трубку, Освальд сразу предупредил, что их разговор записывается. Роберт хотел знать, что же происходит. Ли ответил: «Я не знаю, о чем они говорят. Не верь всем этим так называемым доказательствам». Роберт пристально взглянул в глаза брата, чтобы понять истину. «Брат, ты ничего там не найдешь», — сказал Ли.

А полиция между тем обнаружила фотографии, на которых Освальд был изображен с винтовкой и пистолетом. Арестованный заявил, что эти фото сфабрикованы. Он хорошо разбирается в фотографии и может сказать это наверняка. На дальнейшие вопросы Ли отвечать отказался и был возвращен в камеру в 19.15.

Многие исследователи согласны с Освальдом, что фотографии были продуктом искусного фотомонтажа. Например, некоторые говорили, что тень на них падает странно, что тело явно не «монтируется» с головой, и т. д. В 70-е годы фотографии исследовали эксперты Комитета конгресса по покушениям и пришли к заключению об их подлинности. Даже винтовка на фото по данным экспертов абсолютно идентична той, которая была найдена на складе школьных учебников. Была и другая фотография Ли, на которой он держал винтовку обеими руками над головой. Эту фотографию по настоянию Маргариты Марина порвала на кусочки и спустила в унитаз.

Пока сын сидел в далласском полицейском управлении, Маргарита вовсю спорила с Рут Пэйн о том, кто имеет право давать журналистам интервью (и естественно, получать за это деньги). К тому же Маргарита считала, что только она вправе делать заявления, так как не верит в виновность Ли.

Утром в воскресенье 24 ноября допрос Освальда возобновился. Его вели Фритц, два сотрудника Секретной службы и далласский почтовый инспектор Гарри Холмс. Освальд говорил, что не знает никого по имени Хиделл, и никогда не использовал этот псевдоним. Зато он снова охотно говорил о политике. Сказал, что является марксистом, но не марксистом-ленинцем. Фритц поинтересовался, в чем разница, но Освальд ответил, что объяснение потребует слишком много времени. Ли требовал восстановления дипломатических отношений между США и Кубой. Когда его спросили, является ли он коммунистом, арестованный ответил, что членского билета компартии не имеет (то есть он коммунист по убеждениям, а не по формальной партийной принадлежности). Инспектор Холмс вспоминал, что Освальд держался очень уверенно, взвешивая каждый свой ответ. По мнению Холмса, он никогда бы не признался в содеянном.

А Ли, видимо, ждал публичного суда, на котором бы вскрылись участники заговора и его связи с американскими спецслужбами. В этом случае Америку ожидало бы мощнейшее политическое потрясение.

Освальда должны были перевезти из полицейского управления в тюрьму примерно в 10 часов утра в воскресенье, но его допрос почему-то затягивался. А минувшей ночью поступило несколько телефонных звонков с угрозой убить подозреваемого, причем одного звонившего удалось опознать. Молодой лейтенант полиции Билли Грэммер дежурил на телефоне в ночь с 23 на 24 ноября. Примерно в полтретьего ночи раздался звонок. Услышав фамилию Грэммера, незнакомец отказался представить- ся, но сказал, что Грэммер его знает. Звонивший подробно описал меры безопасности при предстоящей перевозке Освальда в тюрьму (назвал даже машину, которая должна была отвлечь внимание) и заявил: «Вам надо придумать другой план, иначе мы убьем Освальда прямо в цокольном этаже» (именно оттуда Освальда и собирались транспортировать в тюрьму).

Грэммер воспринял звонок очень серьезно и написал рапорт на имя шефа далласской полиции Кэрри. Позднее в то утро сменившегося Грэммера разбудила жена, которая сказала, что только что Джек Руби убил Освальда в цокольном этаже полицейского управления. И тут Грэммер сразу вспомнил голос того, кто ему звонил: это и был Джек Руби. Всего лишь за неделю до этого Грэммер беседовал с Руби в ресторане и был уверен, что не ошибся.

22 ноября 1963 года Джек Руби примерно с 11 часов утра (то есть после того, как Мерсер видела его и Освальда в зеленом «пикапе») находился в здании газеты «Даллас тайме геральд». Он решал вопросы о помещении в газете рекламного объявления своего ночного клуба. Сотрудники рекламного отдела недолюбливали Джека, так как в последнее время он с опозданием оплачивал рекламные объявления. Но на сей раз Руби сразу же внес деньги.

Когда разнеслась весть о покушении на президента, здание газеты практически опустело: сотрудники побежали на Дили-плаза, которая находилась практически рядом. Но вот Руби, не пропускавший в Далласе ни одного мало-мальски значимого события, остался в офисе. Его алиби было обеспечено, хотя один из сотрудников газеты вспоминал, что в полдень Руби куда-то ушел и отсутствовал 20 — 25 минут. В любом случае в суматохе газетного офиса он вполне мог на короткое время отлучиться и побывать на Дили-плаза.