Лестница с металлическим звоном возвращается на место под ним. Он отваживается отвести взгляд от мрака в расщелине, смотрит вниз, твердо становится обеими ногами на перекладину. Хьил стоит внизу, удерживая лестницу на месте. Потом прикладывает ко рту сложенные ладони и кричит ему:

– Понимаешь, о чем я?

– Ты знал, что это случится?

Рингил мечется взад и вперед по высокой траве у подножия утеса, словно зверь, прикованный цепью и оставленный в качестве приманки. Он слишком зол, слишком взвинчен от наплыва эмоций, которые не вполне понимает, чтобы остановиться и взглянуть Хьилу в глаза, а если учесть, как он себя чувствует прямо сейчас, риск ударить другого мужчину слишком велик.

– Я не ожидал такой бурной реакции. – Лицо обездоленного князя встревожено, и, как подозревает Гил, вовсе не из-за такой банальности, как его едва не случившееся падение с лестницы. – Икинри’ска – не учебное пособие и не карта, это записанная живая воля Создателей. Она изгибается, течет и дышит способом, который я сам не очень-то понимаю. Это лишь одна сторона уравнения. Каждый мужчина или женщина, владеющие этой силой, привносят в единение собственное «я». Кто-то ведет себя с магией как скромная невеста, а кто-то… нет.

– Ага. – Рингил останавливается перед Хьилом и ребром ладони тычет ему в лицо. – Ну, если бы я знал, что тебе нужен скромник, притащил бы гребаную вуаль!

Он снова топает прочь, едва не спотыкается о витиевато украшенный конец лежащей в траве лестницы из чугуна. Яростно ее пинает и расшибает палец.

– М-мать!

– Тебе надо успокоиться, Гил.

Рингил возвращается, чтобы снова встретиться лицом к лицу с обездоленным князем.

– Я, блядь, спокоен. Хочешь увидеть меня неспокойным – продолжай скармливать сюрпризы и полуправду вроде этой. А теперь объясни такими словами, чтобы поняла и обкуренная шлюха с пристани: что там произошло?

Хьил кивает.

– Справедливо. Там случилось вот что: ты ощутил вкус настоящей силы. Ты впервые углубился в темные глубины икинри’ска, и, похоже, ни тебе, ни магии это не понравилось.

– День назад ты говорил, что икинри’ска вроде как хочет меня. А теперь я внезапно перестал ей нравиться? – Хвост его гнева все еще дергается, раздраженно мечется туда-сюда. – Ты не мог бы изъясняться понятнее, мать твою?

Обездоленный князь смотрит на болотную равнину, которую они пересекли вместе.

– Ты можешь нравиться лошади, когда она несет тебя через летние луга. Это не значит, что та же самая лошадь легко пойдет с тобой на битву.

– О, снова эти метафоры военного образца. Хочешь сказать, что теперь я должен сломить икинри’ска?

– Нет. Ты не сможешь; никто не сможет. Даже у Ан Фой не получилось, а они пытались не один раз. Некоторые говорят, что даже Создатели не в силах управлять тем, что сотворили и чему отыскали место, поскольку их труд закончен. – Хьил снова переводит взгляд на Рингила. – Я всего лишь демонстрирую тебе иную форму мастерства, которая предполагает иной риск и за которую в итоге придется расплатиться. Ты же сказал, что тебе надо. Ты просишь больше, быстрее. Вот это и есть – больше, быстрее. Тебе придется решить для себя, что ты готов заплатить, нужно ли тебе это в конце концов.

Рингил смотрит наверх – на то место, к которому прислонена лестница, на торчащее из скалы дерево, на трещину за ним.

– Как глубоко она уходит? – тихо спрашивает он.

Хьил одаривает его слабой грустной улыбкой, хлопает по плечу и груди, проходя мимо, направляясь к точке примерно в двадцати футах от стены утеса.

– Так я и думал.

– И что это значит?

– Иди сюда, покажу. – Хьил ждет, пока Рингил к нему присоединится, потом широко разводит руки в стороны. – Посмотри вдоль линии в этом направлении. Видишь трещины? Щели?

Рингил кивает, сражаясь со странным отвращением. Обездоленный князь тоже кивает. Его голос набирает новую силу: это интонации человека, который говорит о предмете своих давних желаний и навязчивых идей.

– Видишь ли, это не чистая поверхность – так же, как мир не был свежим и целым, когда Создатели спасли его и им пришлось переписать все заново. Возможно, они намеренно сохранили отголоски былого, превратили их в овеществленную метафору. Утесы тянутся по равнине на сотни миль, и в них повсюду расщелины, трещины, узкие ущелья. Некоторые глубиной всего в пару футов, в них даже человеческая рука до плеча с трудом поместится. Некоторые – тропинки, конца которым никто не видел. Но все они – все, которые я узрел сам или о которых слышал, – исписаны самыми мощными итерациями икинри’ска. Именно там, в темных тайниках, в трещинах, рассекающих поверхность сущего, ты найдешь то, что ищешь.

– Ты не ответил на мой вопрос, – мягко говорит Рингил.

Хьил пожимает плечами.

– Потому что он бессмысленный. Ты не должен спрашивать, насколько глубока та или иная трещина, – спроси лучше самого себя, как далеко в ущелье ты готов зайти.

Рингил окидывает взглядом линию утесов, рассеянные у подножия лестницы-«зубочистки». Чувствует проблеск мрачного утешения оттого, сколь многие здесь уже побывали и снова ушли. Это чувство знакомо ему с войны: анонимное товарищество тысячи призраков, осознание того, что пусть смерть – это врата, через которые проходишь в одиночку, путь к ней так и кишит людьми, и ты идешь по брусчатке всегда в компании, как будто вы все – лишь неспешно бредущая часть бесконечного каравана, чье путешествие приближается к концу. Он вспоминает утраченную уверенность в собственных поступках, которую ему в то время вернуло это осознание – чувство, от которого внутри все затрепетало, настолько похожее на отчаяние, что их было трудно друг от друга отличить. Теперь он приветствует его с распростертыми объятиями. И каким-то образом, скованный узами со всем этим, он ощущает, что мимоходом воспринятый холодный танец глифов, к которым прикоснулся в той расщелине, оставил свои отпечатки в его разуме, запятнал его пальцы и горло, и эти следы необходимы, чтобы открыть дверь еще раз.

Он готов, как никогда.

Друг Воронов, прислоненный к стене глифового утеса, словно какой-нибудь развязный друг в переулке портовых трущоб, ждет его решения о том, где они продолжат кутеж.

Рингил берет меч, снова надевает портупею на плечи. Бросает на Хьила выжидающий взгляд.

– Ну ладно, – говорит он. – Как насчет того, чтобы показать мне трещину, ради которой не придется падать с дерева? А потом мы сможем начать.

Они пересекли хребет около полудня, как и предсказывал Драконья Погибель, и остановились, глядя вниз. Хоровой стон поднялся над отрядом, когда все увидели открывшееся зрелище.