– Нам завтра рано вставать. Доброй ночи.

И все. Ей отдельно – ни слова. Она ушла спать в ярости.

Утром она снова велела притормозить по пути, чтобы набрать мяты.

– Вы твердо намерены помешать нам работать?

– Вы же все равно планируете торчать тут целый год.

– Если ваш дядюшка не выгонит меня.

– Чудесно. Тогда мне тем более все равно.

– Не разочаровывайтесь раньше времени.

– Поздно, – отрезала она.

– Уверены?

– Абсолютно.

– Я и не знал…

– Вы непроходимый тупица! – взорвалась она.

Он попытался взять ее за руку, и в первый раз она не позволила.

После обеда они валялись на одеяле в тени. Она соблазняла его, и на этот раз успешнее, руки стали смелее, но потом возникла естественная пауза. Возбуждение дошло до высшей точки и угасло, опустошение заполнило ее, как будто уже произошло то, что и не думало начинаться. Она решила изменить отношение – принять это как техническую проблему, с которой нужно разобраться; приподнялась и начала расстегивать рубашку Хэнка, не очень представляя, как будет стаскивать ее с плеч. А пока, закончив с рубахой, расстегнула ремень и пуговицы на брюках. Он не останавливал ее. В ответ на вопросительный взгляд она решительно кивнула. Несколько секунд – и он сбросил одежду. Она – следом за ним. Он замер, разглядывая ее, грудь и все прочее; ему, очевидно, понравилось, но вместе с тем ей показалось, что смотрит он оценивающе, и, чтобы преодолеть смущение, она прижалась к нему.

Они двигались медленно, потом все быстрее и быстрее, а потом желание стало вовсе невыносимым, она стиснула его и, не зная наверняка, как получить желаемое, приподняла бедра, и внезапно он оказался прямо внутри. Совсем не больно. Даже наоборот. Она прижалась еще теснее, и вот тогда ощутила боль, но коротко, и сразу все прошло. Как будто порвалась бумажная перегородка – именно так она себе это и представляла. Он захватил инициативу, и она забыла обо всем, потом опять вспомнила и успела подумать, неужели вся эта суета вокруг боли мешала ей заниматься этим каждую минуту жизни.

Кажется, над головой колышутся деревья, но она не уверена; не совсем понимает, где вообще она находится и на этом ли свете. Вроде бы должна быть кровь. У тебя пойдет кровь, гласит поверье, кровь-кровь-кровь, как будто это самое страшное на свете. Ей хотелось смеяться. Нет, смеяться нельзя, он неправильно поймет. Она словно во сне и в то же время не спит, чувствует свое тело и как будто вылетела из него, она здесь и одновременно где-то еще, и вот опять здесь. Лежит на одеяле, сверху на ней мужчина, а в спину впивается камешек или что-то еще твердое. Она обняла его покрепче. Это продолжалось довольно долго, но тут он стремительно вышел из нее. Она понимала почему, но все равно огорчилась.

– Прости, – пробормотал он.

– За что? – Она поцеловала его в шею.

– В следующий раз будет лучше.

– Мне понравилось.

– Будет еще лучше.

– Иди ко мне.

– Дай мне пару минут. – Он скатился с нее и устроился рядом, забросив на нее ногу.

Она пошевелила бедрами. Она нарушала все правила, и это было восхитительно.

– А рукой ты можешь? – Она ненасытна, но он с радостью подчинился.

Ощущения нарастали, и это было гораздо лучше, чем все, что она делала сама с собой, но, прежде чем она кончила, он вновь оказался сверху.

– Давай медленно и длинно, – попросила она.

Он так и сделал, и ее накрыла горячая волна, как будто ее опустили в ведро с теплой жидкостью (красная краска, решила она, это красное), жар распространялся от талии во все стороны.

А потом опять стало очень хорошо, и он опять быстро выскочил из нее. Она удержала его в объятиях. Он попытался поцеловать ее в шею, но едва сумел приподнять голову. Силы покинули его. Он, как пьяный или спящий, касался губами ее кожи, скользя от уха к плечу. От него приятно пахло. И она еще крепче обняла его.

– Ты?.. – через минуту спросил он.

Он что, в самом деле не решается произнести? Ей было больно, потом не больно, просто очень сильное ощущение. Как будто так и должно быть.

– Как ты думаешь… – заговорил он.

– Ш-ш-ш, – перебила она. – Ш-ш-ш ш-ш-ш ш-ш-ш.

Она по-прежнему словно лежала под водой, в теплой ванне. Чуть позже очнулась, сердце билось странно – как будто это не ее, а его сердце. Кровь, вспомнила она, – смешно, какие же люди идиоты, какая глупость. Она гладила его по спине, целовала волосы. Он вздохнул, но не проснулся. Дул легкий ветерок, и журчание ручейка, сбегавшего с холма мимо старой церкви, напомнило ей, как они с братьями нашли могилу. Все ушли, подумала она, все умерли. Солнечные блики мелькали в листве. Если я умру…

Чуть позже Хэнк вновь оказался внутри нее, но теперь ей мешал полный мочевой пузырь. Хэнк неутомимо двигался, а ей хотелось поскорей закончить. Она не знала, как лучше сказать, и вообще начала переживать, не отдала ли ему нечто ценное, самое ценное, что у нее было, и даже ничего не попросила взамен, и никаких обещаний не ждала. Она уже хотела прервать его и потребовать гарантий, но поняла, что идея неудачна, он сейчас ничего не скажет.

Он как будто прочел ее мысли, потому что очнулся и поднял голову:

– Я тебя не раздавил?

– Нет.

Он осторожно приподнялся, она вздохнула, когда он вышел из нее. Они долго лежали рядом, но потом все же пришлось встать, пока не случилось настоящего конфуза.

– Ты куда?

– Мне нужно на минуточку.

– Зачем? – Но, слава богу, сообразил сам.

Она натянула платье, туфли и стремглав бросилась к другому концу дома.

Когда вернулась, он все так же нагишом лежал на одеяле, и солнечные зайчики смешно скользили по его телу. В тени прохладно. Она провела рукой по груди – худая, но мускулистая, как и плечи; он весь такой сухой и жилистый, но в общем ничего особенного. Скользнула ладонью по темной полоске волос от пупка к его… Пусть будет пенис, решила она; существует много слов для этой штуки, но она не смогла выбрать подходящее в данной ситуации. Пенис лежал между бедер, темным фрагментом выделяясь на фоне остального тела, покрыт высохшей пленочкой, и на животе еще несколько таких же пятен. Она потрогала, и Хэнк вздрогнул.

– Больно?

– Просто неожиданно.

Такой маленький сейчас. Очень маленький. Она уже хотела высказаться на этот счет, но вовремя удержалась.

– Как думаешь, что скажет Финеас? – спросила она.

– Боюсь подумать.

– А я думаю, он будет рад.

– Тогда ты единственный человек во всем Техасе, кто так думает. Впрочем… полагаю, он догадывался, что непременно случится что-нибудь в этом роде.