День рождения праздновали вместе с новосельем, и когда шумные седовласые ровесники мужа, следуя испорченному на всю жизнь вкусу, вздымали вместо шипучих бокалов стопки абсолютного зелья и поздравляли молодую хозяйку с нежным возрастом, она вдруг остро ощутила, как незаметно и далеко зашла в своем жизненном порыве. То ли новая квартира пахнула на нее свежим запахом перемен, то ли звякнул где-то вдали колокольчик заблудившихся намерений, но она внезапно очнулась и сказала себе:

«Все, хватит, приехали! Пора сделать передышку, пора отдохнуть от мужских игр!»

Беременность – вот станция, на которой она сойдет, вот благая возможность вновь почувствовать себя женщиной!

Решив так, она со следующего же дня принялась настраивать свой гормональный оркестр на будущую симфонию материнства – перестала принимать таблетки и употреблять коньяк, с делового галопа перешла на шаг, рано возвращалась домой, где радостно вникала в детский мир сына, по-кошачьи ластилась к мужу, много спала и разборчиво питалась. Муж перемены приветствовал, она же, отвечая многозначительной улыбкой на его удивленное воодушевление, говорила: «Хочу больше времени проводить с вами!»

С тем же скрытым значением она в первых числах апреля отправилась в Питер, где присутствовала в Эрмитаже на открытии выставки работ Надежды Ломановой. Глядя на вечерние платья столетней выдержки, она с изумлением обнаружила что после незначительного хирургического вмешательства (кстати, удивительно ничтожного по сравнению с тем, что могло потребовать от одежды той эпохи Время – самый безжалостный на свете пластический хирург) – так вот, после небольшой редакции эти царские платья и сегодня могли бы стать украшением самого высокопоставленного собрания.

«Вот где истинная, не подвластная времени красота!» – открылось Алле Сергеевне, радостно замершей на пороге новых творческих планов – плотских и материальных.

Все то крепнущее и несдержанное, что происходило теперь между нею и мужем в постели, виделось ей всего лишь репетицией зачатия, поскольку будущий отец не был пока одухотворен особым вдохновением премьеры. Приблизительно через три недели ее живительные силы заметно укрепились, и однажды перед сном она, с особой нежностью прижавшись к мужу, прошептала ему на ухо:

«Хочу дочку!»

Кажется, он отнесся к ее просьбе, как к забавному и запоздалому пожеланию (хочу платье, хочу дом, хочу фабрику), потому что обнял ее, поцеловал и сказал:

«Спи, Аллушка, спи!»

Она вывернулась и, глядя ему в лицо, со значением повторила:

«Я хочу дочку!»

«Хорошо, хорошо! – отвечал озадаченный ее настойчивостью муж. – Мы что-нибудь придумаем!»

И снова прижал ее к себе. Она вырвалась и своенравно уселась перед ним:

«Ты не понимаешь, Климушка! Я ведь не шучу! Я уже давно не пью таблетки, и сегодня у нас с тобой благоприятный день!»

«Аллушка, ты это серьезно?» – отвечал изумленный Клим.

«Куда уж серьезней, Климушка! Я готова родить тебе дочку! А ты – ты разве не хочешь дочку?»

«Конечно, хочу! Но как же твоя фабрика, Дом?»

«Мы что-нибудь придумаем… Ведь правда, придумаем?» – скинув ночнушку и прильнув к нему, бормотала она, разогревая его желание.

Он перехватил у нее инициативу и уложил на спину. Она завела согнутые руки за голову, отчего грудь ее подобралась и устремилась ему навстречу двумя набухшими от звона сердца колоколами. Клим принялся покрывать их поцелуями, касаясь языком и раскачивая губами чуть ли не с пасхальной торжественностью. Наделяя привычные манипуляции новым, неведомым для себя ранее значением, он священнодействовал истово, не торопясь, словно склонялся перед великой тайной, испрашивая ее благословение.

Исполнил Полунощницу: «Удостой и нас на земле чистым сердцем прославлять Тебя…»

И Утреню: «Миром Господу помолимся…»

И Канон: «Хвалите Его на силах Его, хвалите Его по множеству величествия Его…»

И Стихиры: «…И скажите Сиону: приими от нас радостную и благую весть о воскресении Христовом…»

И Слово огласительное: «Кто благочестив и Боголюбив – насладись ныне сим прекрасным и радостным торжеством!»

И Часы: «Освященное Божественное жилище Всевышнего, радуйся, ибо чрез Тебя, Богородица, подана радость взывающим: благословенна ты между женами, всенепорочная Владычица!»

И Литургию: «Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь»

Она лежала, закрыв глаза и прислушиваясь к перекличке ангелов, слетевшихся на обряд зачатия. Он закончил величание, затем осторожно и бережно огладил алтарь ее тела и, погрузив в него свой животворящий крест, перешел к глубоким размашистым поклонам. Она помогала ему, и когда по его дыханию у себя под ухом поняла, что он близок к исступлению, возложила руки на его твердокаменные чресла и, сдерживая их прыть, призвала его не торопиться и подождать ее. Он послушался, и его пылкое упоение перед тем как извергнуться успело воспламенить ее. Единый судорожный восторг потряс их (не такое уж и редкое для них событие, но в тот момент безусловно имевшее сакральное значение), их сообщающиеся сосуды открылись навстречу друг другу, и она, закатив глаза и теряя разум, успела подумать – вот оно, зачатие! И уже после того как он окропил ее лоно и ослаб, она еще долго не отпускала его, прижимаясь и поводя бедрами, словно желая впитать в себя все до последней капли. Он, оперевшись на локти, молча и нежно целовал ее лицо.

«Мне нужно полежать на спине… – предупредила она, когда он захотел ее обнять. – Так, на всякий случай…»

Потом они несколько минут лежали, тесно прижавшись плечами, переживая пафос момента и не находя подходящих ему слов.

Она хорошо помнит, о чем думала в те минуты. Она думала, что впервые в своей жизни на тридцать восьмом ее году, после трех беременностей, двух абортов и одних родов была по собственному велению сознательно, торжественно и верноподданнически оплодотворена любимым мужчиной. Не случайно, не на ходу, не тайком, а в полном и церемонном соответствии с семейным кодексом. Да, именно в этом смысл ее земной женской миссии, а вовсе не в суматошных мужских потугах добиться признательности неблагодарного населения! Наверное, так в тот момент могла она завершить свои краткие размышления.

«Ну, вот, папочка, – наконец произнесла она, – теперь у тебя будет еще и дочь…»

«Почему ты думаешь, что дочь, а не сын?» – спросил он, бережно принимая ее в объятия.

«Я не думаю, я знаю!» – улыбнулась она.

Постепенно они разговорились.

«Если все будет нормально, девочка родится в январе. Как ее братик» – сказала она.

Клим спросил, давно ли она перестала принимать таблетки.

«Три недели назад…» – отвечала она.

Клим благодушно заметил, что после этого они уже не раз были вместе, и ЭТО могло произойти раньше.