– Ну что ты плетешь? Я тебя не понимаю. Вот когда у тебя будут на руках доказательства, я охотно тебя выслушаю.

Нюландер входит в комнату для оперативных совещаний, чтобы забрать подготовленные для пресс-конференции бумаги и идти дальше, но Хесс преграждает ему дорогу:

– Кроме всего прочего, я говорил с судмедэкспертом. Да, похоже, Бенедикте Сканс сама перерезала себе сонную артерию. Но реконструкция движения ее руки показывает, что оно неестественно, и ситуацию можно толковать так, что кто-то попытался создать впечатление, будто она сама наложила на себя руки.

– Я тоже с ним говорил. И он подчеркнул, что с той же степенью вероятности можно предположить, что именно она сама это сделала.

– Кроме того, колотые раны на теле Асгера Неергора расположены слишком высоко, чтобы их мог нанести человек такого роста, как Бенедикте Сканс. К тому же, если она решила умереть вместе с сожителем, какого черта тела их лежат в десяти метрах друг от друга?! Не логичнее ли предположить, что она от кого-то убегала?

Нюландер хочет возразить, но Хесс его опережает:

– Если б у них хватило ума спланировать эти убийства, они ни за что не сотворили бы такую глупость, как забрать мальчишку с собой в арендованной машине, вычислить которую легче легкого.

– И что бы ты предложил, если б сам руководил расследованием?

Вопрос Нюландера застает Хесса врасплох, эмоции переполняют его, и он, перескакивая с одного на другое, начинает лихорадочно перечислять: допрос Линуса Беккера, исследование фотографий с мест преступлений из архива экспертно-криминалистического отдела и прочее. Сам Хесс уже поручил одному айтишнику из ЭКО отработать материалы, которые он сегодня утром просил раздобыть Генца.

– Да, и советника Хартунг Фредерика Фогеля стоило бы прощупать на предмет его алиби на момент убийств.

– Хесс, ты не слышал мое сообщение на автоответчике…

Марк оборачивается на голос Тули́н, вошедшей в комнату с несколькими фотографиями в руке.

– Какое сообщение?

– Тули́н, введи его в курс дела. У меня времени нет. – Нюландер направляется к двери, но Хесс задерживает его, схватив за плечо.

– А как же отпечатки пальцев на каштановых человечках? Ты же не можешь утверждать, что дело раскрыто, пока не разберемся с отпечатками. У нас уже три убитые женщины, а может стать и четыре, если ты ошибаешься.

– Я не ошибаюсь! И ей-же-ей, только ты этого не понимаешь.

Нюландер вырывается из рук Хесса, оправляет пиджак и кивает Тули́н. Хесс вопросительно смотрит на нее, и, чуть помедлив, она протягивает ему фотографии. Марк бросает взгляд на верхний снимок. На решетке холодильника лежат вразброс четыре кисти женских рук.

– Я обнаружила их у Бенедикте Сканс и Асгера Неергора. В бытовом холодильнике в одной из холодильных камер старой скотобойни.

Хесс с недоуменным видом разглядывает фото с одним и тем же сюжетом. И задерживает взгляд на том, где изображена отчлененная в районе щиколотки женская ступня в контейнере для хранения овощей. Фото напоминает ему инсталляцию Дэмьена Хёрста[40].

Хесс ничего не понимает и с трудом подыскивает слова:

– Но… Почему криминалисты не нашли их днем? Там все двери были заперты? Никто не мог их потом подложить?

– Хесс, отправляйся домой к чертям собачьим!

Подняв глаза, Хесс встречает взгляд Нюландера.

– Но как же отпечатки? Дочь Хартунгов… Если мы сейчас остановим расследование и если девочка жива…

Нюландер исчезает за дверью, а растерявшийся Хесс остается на месте. Мгновение спустя он оглядывается на Тули́н, ища у нее поддержки, но та смотрит на него с состраданием. В ее посерьезневших глазах читается сочувствие. И не из-за Кристине Хартунг, не из-за пропавшей и до сих пор не найденной девочки и таинственных отпечатков пальцев на каштановых человечках. Нет, это ему она сочувствует, ему, Хессу, сострадает. Он потерял разум, утратил способность рассуждать здраво – вот что выражают ее глаза, и от этого взгляда ему вдруг становится страшно, потому как он не уверен, что она неправа.

Хесс пятится к двери, пошатываясь, бредет по коридору и слышит, как Тули́н зовет его. Он пересекает заливаемый дождем дворик с колоннами и, не оборачиваясь, чувствует, что она глядит ему вслед из окна. Хесс ускоряет шаг, а последние метры перед выходом преодолевает бегом.

Пятница, 30 октября, наше время

На памяти Хесса так рано снег не выпадал никогда. Сегодня только предпоследний день октября, а на улицах уже лежит двух-трехсантиметровый белый ковер. И крупные снежные хлопья все еще падают за огромными окнами международного терминала аропорта, перед входом в который Хесс только что стоял с «Кэмелом» во рту в надежде, что выкуренная сигарета поможет ему перенести перелет до Бухареста без проявлений абстинентного синдрома.

Хесс увидел свежевыпавший снег три четверти часа назад, когда, заперев в последний раз дверь своей квартиры, вышел в галерею на свежий морозный воздух и спустился по лестнице к уже ожидавшему его такси. Дневной свет поначалу ослепил его, и он испытал облегчение, когда нащупал во внутреннем кармане куртки очешник. С облегчением, потому как не был уверен, что отыщет его там. Он вообще мало в чем был уверен, ибо проснулся с жуткого похмелья, и тот факт, что солнцезащитные очки оказались там, где им и положено, вселил в него ощущение, что все пойдет хорошо и впереди его ждет замечательный день. По пути к такси Марк наслаждался мыслью, что похороны на самом деле скончавшейся осени проходят в день его отъезда. Добрые предчувствия не покидают Хесса и теперь, когда он после прохождения контроля безопасности шагает по аэровокзалу, ощущая свою принадлежность к международному сообществу. Его окружают туристы и прочая зарубежная публика, лепечущая что-то на всевозможных языках, и он чувствует, что Копенгаген остался во всех смыслах этого слова позади. Проходит электронную регистрацию и с удовлетворением убеждается, что посадка на его рейс уже объявлена. Снегопад еще не сказался на работе аэропорта, а это еще один знак того, что сегодня ему посопутствует удача. Хесс поднимает сумку с немногочисленными вещами, которую берет с собой в салон, и направляется к выходу на посадку. Увидев свое отражение в окне одного из бутиков в зале вылета, начинает гадать, одет ли он более подходяще для бухарестской погоды, чем для нынешней копенгагенской. Кто его знает, тепло там или морозно и снежно… Лучше всего было бы, наверное, заскочить по дороге в магазинчик и купить парку и сапоги от «Тимберленда», но похмелье и желание поскорее покинуть страну перевешивают, и он довольствуется круассаном и кофе навынос в «Старбаксе».

Зеленый свет для Хесса зажегся в Гааге вчера вечером: ему позвонил секретарь Фрайманна, а на его смартфон поступил авиабилет в Румынию. По иронии судьбы, в этот момент Хесс пребывал в еще более плачевном состоянии, чем тогда, чуть более трех недель назад, когда впал в немилость и был сослан в Копенгаген. Ведь последние десять дней он находился в поисках истины в кабаках и пивных, на которые столь богат стольный град датский. Спустя мгновение Хесса переключили на самого Фрайманна, который коротко сообщил, что проверка закончилась в его пользу.