Разве она смотрела на него? Нет, она этого не помнила. А сейчас она знала только то, что находится в своей комнате и что больше никогда не выйдет из нее. Все же остальное – просто туман, и даже меньше.

– Жизнь покажется мне совершенно другой! – шептал человек у ее ног. – Все, все покажется мне совершенно другим, поймите же меня! Только бы не чувствовать себя выброшенным за борт…

Она ничего не понимала и снова посмотрелась в зеркало. Вот она сидит немного склонившись вперед, актриса Барбара Клейн, двадцати четырех лет, девственно чистая, нетронутая, сохранившая себя для мечты, которая так и не пришла, – стоит сейчас на краю пропасти, растеряв все свои надежды.

Она поднялась с кровати – осторожно, не отрывая глаз от своего отражения в зеркале и улыбаясь ему. На какое-то мгновение в этой улыбке появилось что-то дьявольски-насмешливое, и она сказала усталым голосом:

– Хорошо… Хорошо… Я согласна.

Человек сразу замолчал и уставился на нее, не веря ее словам. Но ее это мало интересовало. Внезапно одежда ее показалась ей очень тяжелой. Она сковывала ее, как панцирь. Она сбросила все, сбросила тяжелые туфли и упала на кровать, даже не в силах удержать свое тяжелое тело. И кровать начала расти, достигла огромных размеров и приняла ее в свои объятия – белая мягкая могила…

Она услышала, как щелкнул выключатель, а потом послышался шорох снимаемой одежды. Она с трудом открыла глаза. Было темно.

– Свет! – выдавила она, уткнувшись головой в подушку. – Свет должен гореть!

– Минутку! Подождите минутку! – поспешно и смущенно выдавил мужчина. – Это только… Надеюсь, вы понимаете…

– Свет должен гореть! – повторила она.

– Да, конечно… Сейчас… Только…

– Потом долго будет темно… – пробормотала она.

– Да, да, конечно! Зимние ночи очень длинные.

Она услышала щелканье выключателя. На ее закрытых веках вновь появился свет – нежный розовый свет. А потом она почувствовала рядом с собой другое тело. На секунду она вся напряглась, потом расслабла. «Это тоже мимолетно,

– подумала она. – Как и все остальное…»

Она медленно открыла глаза. Перед ее кроватью стоял человек, которого она не знала. Она вспомнила, что видела его беспокойным, жалким и просящим, но сейчас у него было разгоряченное открытое лицо, сияющее нежностью и счастьем.

Мгновение она смотрела на него.

– А теперь вы должны уйти, – сказала она. – Пожалуйста, уходите…

Человек шевельнулся. Потом снова послышались слова, быстрые сбивчивые слова. Вначале она ничего не понимала. Они слетали с его губ так быстро – а она была так далеко отсюда! Наконец все-таки кое-что дошло до ее сознания. Он говорил, что считал себя погибшим, находился в отчаянии. Но теперь он уже не такой, у него снова появилась уверенность в себе – как раз теперь, когда его высылали из Франции…

Она кивнула. Потом попросила его замолчать.

– Пожалуйста, – повторила она.

Он замолчал.

– А теперь вам нужно идти, – сказала она.

– Хорошо…

Она лежала под одеялом и чувствовала себя совершенно разбитой. Глаза ее следили за человеком, который направлялся уже в сторону двери. «Последний человек, которого я вижу», – подумала она. Она лежала без движения, в каком-то страшном оцепенении. Мыслей не было.

У двери человек остановился. Мгновение он колебался, словно выжидая чего-то. Потом повернулся в ее сторону.

– Ответь мне на один вопрос, – сказал он. – Ты сделала это только из жалости?.. Или это…

Она взглянула на него. «Последний человек в моей жизни… Последняя искорка…»

– Нет, – выдавила она с трудом.

– Не из жалости?

– Нет…

Человек у двери словно окаменел. Он затаил дыхание.

– Почему же тогда? – спросил он так тихо, словно боялся упасть в пропасть.

Она продолжала смотреть на него. Теперь она была совершенно спокойна. «Последняя искорка…»

– Не из жалости, а по любви… – прошептала она.

Человек у дверей промолчал. У него был такой вид, будто он ожидал удара дубинкой, а вместо этого попал в объятия. Он боялся даже шевельнуться, но тем не менее казалось, что он растет.

– О, боже ты мой! – наконец выдавил он.

Внезапно она испугалась, что он может вернуться.

– Но сейчас ты должен уйти… Я очень устала…

– Да, да, конечно…

Больше она не слышала его слов. В изнеможении она закрыла глаза, а когда снова их открыла, перед дверью никого не было. Человек ушел. Она осталась одна и сразу же забыла обо всем, что случилось.

Некоторое время она продолжала лежать тихо. Потом снова заметила в зеркале свое отражение и улыбнулась ему – усталой нежной улыбкой. Голова ее совершенно прояснилась. «Барбара Клейн, – подумала она. – Актриса Барбара Клейн… И как раз в ночь на Новый год… Настоящая актриса!.. Да, но разве ночь на Новый год не такая, как все другие?» Она посмотрела на часы, стоявшие на ночном столике. Утром она их завела. Часы будут еще идти целую неделю. Потом она бросила взгляд на письмо… Страшное письмо, в котором притаилась смерть…

Она вынула из ящичка маленькое лезвие бритвы, взяла его указательным и большим пальцами и натянула на себя одеяло… Боли она почти не почувствовала. Хозяйка завтра будет ругаться, но ведь у нее не было другого способа. Не было даже веронала… Она зарылась лицом в подушку. Стало темнее. А потом к ней снова вернулось прошлое. Далекое-далекое… Радиостанция Тулузы. Прошлое все приближалось и приближалось. Какой-то грохот. Воронка, в которую она сползала… Все быстрее и быстрее. А потом засвистел ветер…

Марилл вошел в столовую.

– Штайнер! На улице тебя разыскивает какой-то человек.

– Кого он ищет – Штайнера или Губера?

– Штайнера.

– Ты спросил, что ему нужно?

– Конечно»! Надо же быть осторожным. – Марилл взглянул на него. – У него для тебя письмо из Берлина.

Штайнер рывком отбросил стул.

– Где он?

– На той стороне, у румынского павильона.

– Может, шпик или что-нибудь в этом роде?

– Не похоже.

Они вместе вышли из столовой и перешли на другую сторону. Под деревьями, с которых уже упала листва, стоял мужчина лет пятидесяти.

– Вы – Штайнер?

– Нет, – ответил тот. – А зачем он вам понадобился?

Мужчина смерил его быстрым взглядом.

– У меня для вас письмо. От вашей жены.

Он вынул из бумажника письмо и показал его Штайнеру.