Она схватила его за руку, он притянул ее к себе, будто вытаскивал из воды леску, за которую зацепилась самая красивая и самая бестолковая рыбка во всем океане. Мэтью прижал девушку к груди, и она приникла к нему, словно он был самой надежной скалой на всем Маятнике. Сердце тяжело забилось, но потом Мэтью отодвинулся, посмотрел в ее покорные и испуганные синие глаза — и раздражение вспыхнуло в нем с новой силой.

— Какого черта, во имя Христа распятого и воскресшего, сбежали вы с Зедом из гостиницы? — спросил он напористо. — Ты хоть знаешь, какой вы устроили переполох?

— Зед хотел найти лодку, а я думала ему помочь.

— Так вы теперь свободно разговариваете?

— Я его понимаю. Без слов. — Она отодвинулась еще дальше. Из глубины ее глаз блеснул гнев, щеки порозовели. — Богом клянусь, иногда я лучше понимаю его без слов, чем тебя со словами!

— Это как тебе угодно. Сейчас у нас нет времени разбираться в нюансах.

— Вот это истинная правда! — объявил Фалько. — Мне нужно набрать себе команду. Надеюсь, вы согласны, чтобы она осталась здесь до утра?

«Она» — то есть Берри, которая выглядела то огорченной малышкой, то хищницей, готовой перекусывать гвозди.

— Согласен. Здесь ей безопаснее всего.

— Что тоже не очень умно, но я уж сделаю, что смогу. Если эти люди снова придут в мой дом, она опять спрячется под половицами.

Берри начала было возражать, обращаясь к Мэтью, но взяла себя в руки, потому что даже она понимала: на сей раз ее тюремщики не будут столь деликатны, а мокрицы в подполье более приятная компания, чем крысы в тюрьме.

— «Летунья» будет готова к рассвету, — сказал Фалько, с вызовом поднимая подбородок. Вызов, быть может, относился к профессору Феллу. — Раз уж вы меня настолько втянули, то я отойду без вас, если вы не покажетесь вовремя. Моя шея и шеи моих родных стоят больше золота, чем вы можете заплатить.

— Согласен. Значит, на рассвете, — ответил Мэтью. Он взглянул на Берри, но не захотел задерживать на ней взгляд. Когда эта заваруха кончится, Берри наверняка спустит на него собак, но он был твердо намерен отгавкиваться изо всех своих сил.

— Удачи, — пожелал Фалько, когда Мэтью открыл дверь. — Если вас сегодня поймают, будьте так любезны не пискнуть моего имени, когда вам начнут выпускать кишки.

— Это справедливо, сэр.

— Мэтью! — Берри шагнула вперед, робко потянулась к нему, тронула за руку. — Будь осторожен. Пожалуйста! Будь очень осторожен.

— Утром увидимся, — пообещал он и вышел вместе с Минкс, надеясь, что обещание не окажется пустым звуком, и его голова не пойдете первыми лучами солнца на завтрак дьяволу.

Они выехали на дорогу и повернули лошадей к замку Фелла. Трясясь в седле под яростными лучами белого солнца, Мэтью составлял записку — капкан на двух предателей. Через несколько минут текст записки был готов. То, что надо!.. Смайт и Уилсон даже не догадаются, откуда был нанесен удар. Трудно себе представить двух более неприятных типов… если конечно не принимать в расчет братьев Таккеров.

Но теперь впереди пролегла опасная территория, полная волчьих ям: войти в чужую комнату и выйти так, чтобы никто не видел. Потом сама записка: обманет ли она профессора Фелла? А как связаться со Штучкой и дать ей знать, что освобождение уже не за горами? И потом ночью — основное действо и фейерверк по случаю окончания конференции уголовников.

Мэтью дал про себя обет, что если вернется в Нью-Йорк, — расцелует Диппена Нэка. Да, видать, и правда положение отчаянное, подумал он.

— Ты о чем думаешь? — спросила Минкс, послав Эсмеральду вперед и поравнявшись с ним.

— О том, что предстоит сделать, — ответил он. — И еще… что на самом-то деле я не очень отличаюсь от Натана Спейда, нет?

Звук, который издала девушка, можно было бы счесть жестоким смехом.

— Размечтался, — сказала Минкс.

И они двинулись дальше.

Мэтью держался за ручку двери и готов был уже выйти из комнаты Адама Уилсона, когда услышал топот сапог, неразборчивые грубые ругательства и пьяный смех. Он остановил руку и застыл неподвижно, будто Таккеры могли увидеть его сквозь дверь. По его расчетам, была четверть пятого. Таккеры, видимо, рано начали вечернюю попойку. Взорвать бы их ко всем чертям вместе с порохом, но вряд ли это получится.

Он ждал, пока шум не затихнет в другом конце коридора. Штучка наверняка шла, зажатая между ними. Или же снова плавала в своем мире покоя и тишины.

В левой руке Мэтью стискивал клочок пергамента с рваными краями. Несколько раньше он проник в комнату Эдгара Смайта и добыл кусок чистого пергамента и листок со строчками Барда, переписанными Смайтом в скуке вынужденного безделья. Находясь в комнате Смайта, он услышал приближающиеся к двери шаги, потом в замке повернулся ключ. Мэтью в считанные секунды (успев постареть на годы) выскочил на балкон, прижался спиной к стене и затаился, прислушиваясь и молясь всем богам, чтобы Смайту не пришло в голову подышать свежим воздухом. Его слух был вознагражден кряхтением и пуканьем — Смайт облегчался в ночной горшок. Потом была еще пара минут опасения, что специалист по оружию выйдет на балкон с горшком в руке — вывалить продукт за перила, но и этого, к счастью, не случилось. Наконец дверь открылась и закрылась еще раз, ключ повернулся, и Мэтью, с каплями пота на лице и зудящей шеей вышел из комнаты, запер ее за собой и, как было договорено, подсунул под дверь Минкс листок пергамента и сургучную печать с осьминогом — она была снята с кожаного кошелька ножом, полученным от той же Минкс.

А потом пришлось ждать. Примерно в половине четвертого под дверь Мэтью подсунули квадратик пергамента. Всего две строчки — в точности, как велел Мэтью. Выглядело это естественно, как почерк Смайта — Минкс в своем деле была очень искусна. И потом следующий шаг, не менее ответственный, чем другие: проникнуть к Уилсону после четырех и подложить записку туда, где он сможет ее «обнаружить», дав при этом точное описание комнаты Уилсона и его вещей — на случай, если его будут расспрашивать.

Аккуратно сложенный чулок в ящике комода отлично подошел для этой цели.

А теперь… к чертям из этой комнаты с подделанной уликой, доказывающей связь между двумя предателями, и пусть полетят головы!

Он стиснул зубы, повернул ручку, выглянул — не проходит ли кто мимо, — и тихо скользнул в коридор, где царила тишина. Подмышками, как и на лице, выступил обильный пот. Очень хотелось вдохнуть полной грудью зиму Нью-Йорка, и к дьяволу Фелла с его адским раем! Мэтью сунул ключ в замок, повернул его, шагнул налево к собственной комнате, зажимая записку в руке, — и увидел Матушку Диар. Она стояла в пяти шагах от Мэтью, сложив перед собой руки в красных перчатках, и смотрела на него, готовая задать вопрос.

Мэтью ощутил всей кожей дыхание зимы. Кровь едва не застыла в жилах.