В какой-то самой потаенной части ее души сам по себе, неспешно, как растет растение, возник образ Ксавье. Она поняла, что решение было принято давным-давно, хоть осознала она это только теперь. Его нельзя было назвать внезапным импульсом, наоборот, оно было тщательно продумано в той самой потаенной глубине ее существа, где причудливо между собой переплетаются разные формы странности. Она приняла вторую таблетку, потом третью. В конце концов проглотила столько таблеток, сколько смогла, — это было совсем нетрудно. Пару глотков воды и… все. Она вытянулась на постели и, преисполнившись нежности к самой себе, стала ласково поглаживать себе руки.

Теперь надо было только услышать в голове тихую, чудную музыку. Чтоб в сердце ожили самые дорогие воспоминания. Например, выходные, которые она проводила с Винсентом на берегу Песчаного озера, в доме, которуй достался ей в наследство от семьи. И тот день, когда в четырнадцать лет она лучше всех сыграла на рояле на школьном концерте. И другие самые светлые моменты ее жизни. Ей было так приятно уплывать в это путешествие. Так приятно думать об этом письме, которое завтра найдут, где она сообщала полиции о том, что сотворил Рогатьен, — о краже и осквернении тел, о той работе, которую он вел по собственной программе. Да, приятно было умирать, оставаясь в ладу с собой, гладя себе руки и живот. Дойти до этого мига, думала она, оставаясь в полном согласии со своим сердцем и совестью, означало, что настало время уйти до того, когда неизвестно откуда придет на ум какая-то мелочь и все разрушит. Какое-то грязное слово, оскорбление, предательство — она ничего не забыла. Она умрет, не склонившись ни перед кем, если можно так выразиться, крепко стоя на земле обеими ногами.

Внезапно все резко переменилось. Накатила мерзкая дурнота, ее стало тошнить. Она открыла глаза. Потолок крутился как колесо лотерейного барабана. В животе ее удобно расположилось какое-то жуткое чудище. И вдруг на нее снизошло кошмарное откровение, столь же неоспоримое, как сама смерть. Она была не права! Ксавье все равно был Винсентом! А она его бросила именно тогда, когда ему так была нужна ее любовь! Образ сына, которого она видела совсем недавно, взгляд его, полный надежды, когда он так отчаянно молил ее о любви, — этот образ так явственно возник перед нею во весь свой рост, что вырвал из самой глубины ее существа первый вопль наступающей агонии. Она хотела встать, побежать к нему, но все тело ее сковала непереносимая боль, как будто ей рвали чрево на части. Изо рта женщины выступила пена. Начались судороги, она свалилась с кровати на пол. Ноги ее и кулаки били в пол, тело содрогалось в конвульсиях, шум поднялся такой, что в комнату вбежал Философ. Но при виде пены, вытекавшей из открытого рта, опухшего языка, свесившегося набок, точно поникший половой член, старик схватился за голову — он не мог ни кричать, ни звать на помощь, не мог ничего сделать, он был способен только поспешно убежать, чтобы скрыться от этого ужаса. Его нашли только на следующий день, свернувшегося клубком, дрожавшего как осиновый лист под крыльцом небольшого здания, находившегося в четырнадцати кварталах от его дома. Изо рта старика выглядывал еще подрагивавший хвостик мыши, которую он поедал живьем.

Страпитчакуда, которую ни с того ни с сего охватил безудержный патриотический пыл, запела государственный гимн «Звездное знамя», причем, дойдя до конца, она без всякого перерыва и постепенности возвращалась к первому куплету. Лягушка запрыгнула на верхнюю ступеньку стремянки, с самым серьезным видом прижимая при исполнении к груди правую лапку, сжатую в кулак. Ее опереточный цилиндр был цвета звездно-полосатого флага, а мордочку украшала безукоризненная козлиная бородка, очень похожая на эспаньолку Рогатьена Лонг д’Эла. Ксавье больше не мог слышать лягушку. Лампочка под потолком давала слабый, мутный свет. На куче мусора, набросанного рядом с ящиком для инструментов, валялся блокнот в обложке из искусственной кожи, который он кинул в стену. Подручный не сводил с него глаз. Он опять сидел на мешках с цементом и, уже приняв решение порвать блокнот в клочья и выбросить их в окно, тратил последние силы в борьбе с самим собой, с искушением прочесть эту рукопись.

И в самом деле, зачем ему себя травить, душу себе бередить, читая этот невероятный вздор, этот бред, эти нелепые выдумки, невесть кем и зачем написанные с единственной целью заставить его страдать? Лягушка наконец угомонилась и, проследив глазами направление взгляда Ксавье, заметила блокнот. Она добралась до него в три прыжка. Парнишка попытался было ее остановить, но Страпитчакуда уже начала читать. Выражение ее мордочки было весьма многозначительным — на ней отражалось удивление, напряженный интерес, иногда она прыскала со смеху, прикрывая глаза. Ксавье не мог этого больше переносить.

— Хватит! Я тебе запрещаю!

Он встал и шагнул к лягушке. Она отскочила в сторону. Ксавье взял блокнот. Долго держал его в руках. Он знал, что в итоге не устоит. Дневник воскрешения Винсента. Он сел на кровать и стал неспешно листать страницы. С правой стороны они пестрели какими-то вычислениями, графиками, результатами анализов крови, показателями температуры и т. д. На тех страницах, что располагались слева, небрежно, кое-как, вкривь и вкось, налезая друг на друга, были записаны заметки и наблюдения. Ксавье пытался убедить себя в том, что только смотрит на страницы, смотрит на них, но не читает. Но взгляд его все равно задерживался на каких-то словах, и в конце концов любопытство победило.

• Вот так. Я добился, чего хотел. Он жив. По крайней мере, дышит, хотя еще находится в коматозном состоянии. Тем лучше для меня! Чудесная дозочка замечательного марафета поможет мне в одиночестве отпраздновать успех. Очень надеюсь, что он выживет, по крайней мере доживет до приезда Жюстин, которая сейчас в Монреале. И конечно, до возвращения Кальяри, который пока еще в Германии. Сгораю от нетерпения взглянуть ему в глаза.

• С позавчерашнего дня встает, делает несколько шагов, но все еще очень слаб — метра три пройдет и отключается. Пока мне его приходится кормить с ложечки как ребенка (овсянкой). Боюсь, надо будет продолжать в том же духе, об этом можно судить по небольшому эксперименту, который я сегодня поставил. Он очень любит шоколад, поэтому я дал ему в руки шоколадку, чтобы посмотреть, что он с ней будет делать. Он, видимо, хотел положить ее себе в рот, но вместо этого чуть не повредил ею себе глаз. Тут у нас небольшая проблема с координацией движений. Будем надеяться, она разрешится сама собой, потому что…

Ксавье стало вдруг необычайно стыдно. Он перевернул несколько страниц не читая, потом наткнулся на слова: …и из-за тех гормонов, которые я должен ему вводить, у него возникло некое подобие женской груди, хотя, конечно, она совсем небольшая, не больше, чем у тринадцатилетней девочки, но если так будет продолжаться… — и пролистал еще часть страниц.

• Случилось очень неприятное происшествие. Сначала произошел несчастный случай у причала: контейнер с тысячей книг сорвался с крана и убил лошадь старьевщика. Единственное, что оставалось делать, — это отвезти ее на бойню, но было воскресенье, а грузовик можно было вызвать только на следующий день. Но убрать тушу с солнцепека нужно было во что бы то ни стало. Поэтому лошадь пришлось оттащить в помещение склада, непосредственно примыкающее к нашему. От нас туда можно попасть через окно без рамы, точнее, через прямоугольную дыру в стене, которая ничем не прикрыта. Мне и в голову не пришло по этому поводу волноваться, но после той встречи с Жюстин, — встречи, надо сказать, неприятной, в чем-то, я бы даже сказал, грубой, когда мы не смогли сдержать чувств и она расцарапала мне щеки и плюнула в лицо, должно быть, в благодарность, как и подобает доброй христианке, каковой она себя считает, — вернувшись назад, я нигде не мог найти Винсента, и со мной чуть инфаркт не случился. Я мрачно перебирал в голове все имевшиеся в моем распоряжении возможности, когда услышал странные чавкающие звуки, как будто кто-то помешивал что-то липкое и склизкое, а потом начинал задыхаться. Войдя в соседнее складское помещение, я увидел…