Когда притоки были совсем глубокие, мы выстраивали поперек их устья челноки, и пеший отряд переходил через них, как по плавучему мосту, но при этом каждый человек служил мишенью для насмешек и острот со стороны товарищей, потешавшихся над их общипанными и мокрыми фигурами. Передовые непременно оставляли на краях лодок следы своих ног, облепленных жидкой грязью или мягким илом; с других струилась вода, а беспрестанные падения доказывали, что по импровизированному мосту идти было очень скользко; но эти падения возбуждали только общий смех и шутки. В тот день пешая колонна переправилась через тридцать два потока.

25-го стали лагерем напротив впадения реки Ленды.

Мы подвигались довольно быстро, но в своем дневнике я нашел следующую страницу, написанную в этот вечер (после мы увидим, что такие радостные чувства могли быть лишь последствием сознания, что недалек тот день, когда настанет конец наиболее тяжким подвигам):

«От всего сердца радуюсь, что наш трудный поход по лесам приходит к концу. Сегодня мы только в 250 км от луговой равнины, но я надеюсь, что и это расстояние довольно скоро сократим. Пока живу надеждами. Знаю, что после дождей на полях созреет богатая жатва, и потому не ропщу на вечные ливни. Мы перестали даже ворчать на грязь и тину здешних сырых мест, хотя только вчера перешли через тридцать два ручья, глинистые берега и отмели которых немало испытывали наше терпение. Впереди у нас много мелких радостей; так, например, мы избавимся от красных муравьев и будем вполне обеспечены против их нападений и днем, и ночью.

В тот день, как подошвы наших сапог окончательно высохнут, а с голенищ мы счистим всю лесную плесень, хоть одна мечта нашей жизни осуществится. Когда нас жалят здешние мелкие, злые пчелы, когда мы вздрагиваем от укусов муравьев, корчимся от укола слепня, стонем от нападения свирепых ос, отгоняем надоедливых бабочек, стряхиваем с себя зловредную полосатую улитку или с нервной поспешностью топаем на ползущую зеленоватую стоножку, мы каждый раз говорим себе, что теперь уж недолго осталось переносить все это. Еще немного потерпим, и настанут лучшие времена.

С 17 августа у нас перебывало в руках не больше четырех коз и никакого другого мяса; мы питались исключительно печеными бананами, только по их милости держалась еще душа в теле; мы и за это благодарны, хотя не можем похвастать своими силами. Зато с каким наслаждением мы помышляем о предстоящих в будущем мясных кушаньях, о говядине, телятине, баранине, гарнированных бобами, бататами, а там еще молочные каши, пудинги и на приправу кунжутное масло.

Немалое удовольствие будет и в том, что мы избавимся от этой вечной подозрительности, зависящей, вероятно, от животного инстинкта самосохранения, от этой постоянной мысли, что где-нибудь поблизости притаился дикарь и вот сейчас пустит в ход свои отравленные стрелы. Пройдет же и это напряженное беспокойство, эта тревога о продовольствии людей, о личной сохранности каждого из них, о предохранении их от последствий собственного легкомыслия. И как я буду рад, когда снова смогу думать о человечестве в лучших условиях, чем теперь в лесу, где все мои понятия о мироздании как-то извратились и о людях создалось плохое мнение».

26-го мы нашли свой лагерь в Умени, но бананов оказалось только две кисти, да и те мелкие. Опять налетел ураган, ветер выл по лесу, как легион демонов, крутил громадные деревья и вырывал их с корнями, а темные воды Итури совсем побелели от вздымавшейся пены.

На другой день прошли на веслах до подножья Больших водопадов, выгрузили весь багаж, запрятали челноки по кустам, взвалили вьюки на плечи, и после получасового привала весь караван пошел сухим путем и прошел 8 км. Так мы окончательно простились с плаванием по Итури.

28-го числа после трехчасового перехода вступили в банановые рощи Аватико. И пора было! Как раз к этому времени большинство людей дошло до крайней степени истощения. Они рассыпались по всей плантации с жадностью голодных волков. Мы стояли тут два дня, собирая и заготовляя впрок провиант.

Только что мы расположились в Аватико, как мне привели пару пленных пигмеев. Приходились ли они друг другу сродни, неизвестно. Мужчина был молодой, вероятно, двадцати одного года.

Это был первый взрослый мужчина-пигмей, увиденный нами. Цвет его кожи был медно-желтый, а по всему телу росли волосы длиною около сантиметра и такие густые, что производили впечатление меха. На голове у него была шапочка наподобие пасторской, украшенная пучком перьев попугая. Широкая тесьма, сплетенная из мочала, прикрывала его наготу. Руки его, очень изящной формы, поразили нас своим загрязненным видом. Он, очевидно, только что занимался шелушением бананов.

Когда громадные мади, высокие суданцы и еще более крупные занзибарцы обступили маленького человека, я с живейшим интересом наблюдал его лицо, отражавшее каждую мелькнувшую в нем мысль, каждое мимолетное чувство. Сначала его физиономия выражала только удивление и любопытство, потом страх перед ожидавшей его участью, потом на нем быстро отразились то сомнения, то надежды, по мере того как он подмечал на наших лицах выражение добродушного юмора, потом опять беспокойство и соображение: откуда взялись эти чудовища и что именно они с ним сделают? Убьют, что ли, и как? Испекут живьем или просто положат в котел с кипятком и, невзирая на его крики, сварят из него суп? Ах, батюшки, надеюсь, что нет!.. Голова его слегка тряслась, губы побелели, и все лицо нервно передернулось, изобличая терзавшие душу чувства.

Мы посадили его рядом с собою, гладили по спине, дали ему несколько печеных бананов, чтобы ублажить его просторное брюшко, отросшее не хуже, чем у лондонского ольдермена, и маленький человек благодарно улыбнулся. Как он был хитер и смышлен! Как быстро схватывал все! Он так красноречиво объяснялся жестами, что все решительно понимали его сразу.

– Далеко ли отсюда до ближайшего селения, где можно достать съестного?

Он положил правую руку ребром поперек левого кулака: это означало, что больше двух дней ходу.

– В какую сторону?

Показал на восток.

– Далеко ли отсюда до Ихури?

– О! – Он положил правую руку поперек левой руки у локтя, что означало двойное число, т. е. четыре дня.

– К северу отсюда можно найти съестные припасы?

Замотал головой.

– А к западу или к северо-западу?

Опять замотал головой и сделал руками такое движение, как будто сметает песок.

– Отчего?

Он обеими руками сделал вид, что прицеливается из ружья, и произнес:

– Ду-у-у-у!

Это означало, что маньемы все уничтожили.

– А здесь по соседству есть теперь ду-у-у?

Он поднял на меня глаза с такой лукавой улыбкой, как какая-нибудь кокетка, и взгляд его ясно говорил: «Тебе ли не знать? О, негодный, что ты надо мной насмехаешься!»