Я не говорю «простите меня», потому что ЭТОГО мне не нужно. Я сама тоже никого не прощаю… даже тебя, Лиза, хотя до сих пор люблю.

Потому что ты не пришла за мной.

Потому что послушала меня, когда я сказала: «Не позволяй ей, твоей Матильде, любить кого-нибудь еще!»

И ты так и поступила.

Тела той, которую я считал Лизой, но которая оказалась Аллой, так и не нашли. К вечеру наступившие было потепление и ясность сменились невесть откуда взявшимися черными тучами, а ночью разразилась небывалая гроза со шквальным ветром, повалившая много деревьев в лесу вокруг. После грозы, обещавшей, по народным приметам, долгую погожую осень, все случилось с точностью до наоборот: осень, возможно, и собиралась быть долгой, но сопровождалась непрекращающимся холодным дождем и грозно гудящими в кронах шквалами.

Периодически все мы, кто был посвящен в разгадку — я, Светлана и Кира, — бросали тоскливые взгляды в сторону свинцовых, мокнущих под дождем озер и так и не бросивших свое занятие рыбаков. Каждый день мы ждали, что те обнаружат страшную находку: бледную утопленницу с прозрачными серыми глазами и треугольным личиком богомола…

Однако время шло, но ничего не происходило, кроме того, что одни гости уезжали, а на их место прибывали другие: не так много, потому что погода улучшаться не собиралась. В конце концов завтра должен был закончиться и мой контракт, и я собирал вещи.

Первой, у кого сдали нервы, была Светлана Владимировна: под предлогом профилактики и осмотра садков с форелью она вызвала водолазов, и те несколько дней все тщательно осматривали, не слишком недоумевая, почему хозяйке приспичило делать это на зиму глядя. Впрочем, сам я ничего не понимал ни в форели, ни в ее разведении, ни даже в ловле, хотя однажды в этом и отличился.

Я, Светлана и вызванный ею начальник охраны скрупулезно исследовали комнату пропавшей девушки, но вещи, по крайней мере большая их часть, были на месте. Не было лишь документов и телефона — однако трубку носят с собой все, а документы она могла оставить и дома.

Когда номер освобождали от вещей Аллы, я с замиранием сердца ждал: вдруг в каком-нибудь шкафу обнаружат того самого медведя: потертого и старого, с пуговицами вместо глаз? Если бы он нашелся, это означало бы только одно: та, которая посчитала себя вправе свершить суд, действительно утонула. Но медведь так и не сыскался, и именно это вселяло в меня сумасшедшую надежду, что в последний момент Алла передумала! И решила не убивать себя, а действительно начать с чистого листа.

Коротая оставшиеся вечера в ожидании Киры, я думал: если бы начать с чистого листа пришлось мне самому, смог бы я бросить единственную дорогую мне вещь или же забрал бы ее с собой? Ответы у меня почему-то всегда получались разные…

Однажды, особо холодным, тоскливым и безнадежным вечером, когда Кира зачем-то уехала в город и не смогла вернуться, я снова напился. Конечно же, в компании Серого Волка.

Мы сидели в том самом уютном месте, из которого открывался вид на весь зал, почти пустой в слякотное межсезонье, и это почему-то особенно успокаивало.

— Ты все-таки решил уехать? Не хочешь подписать… новый контракт?

— Зачем? Новых желающих на мои дурацкие мастер-классы ты не нашла, — откровенно говорю я, — а получать деньги даром… прости, но это не мое!

— Да не все ли равно, за что их получать? Кроме того, зимой тут так хорошо, спокойно, тихо… Ты мог бы гулять, смотреть на лес и писать книги…

Я был уже очень пьян. Наверное, потому что Киры нет рядом и потому что я уезжаю, а она — нет… хотя и сказала, что будет рада видеть меня… в любой день… ведь и у нее, и у меня эти самые дни совершенно не нормированы.

— Спасибо, Свет, — пьяно и проникновенно говорю я. — Ты… такой свой в доску парень, но… нет. Я не хочу пользоваться… твоей добротой! Кроме того, все это, — я широко и нетрезво повожу рукой, — это не мое… не для меня! Я не умею писать настоящих книг, да и вообще… от меня мало толку!

— Я знаю, — спокойно и также хмельно-откровенно говорит она. — Я много о чем знаю! Ты надеешься, что она в конце концов плюнет и тоже уедет отсюда? Может быть… Но я все-таки делаю тебе предложение, Лева… Лев Вадимович Стасов! Оставайся! И давай попробуем жить вместе… У нас получится! Не делай ошибок, Лева… Потому что она не сможет тебе дать больше того, что уже дала. Она не даст тебе больше ни-че-го! Отношения должны развиваться, а у вас они уже достигли высшей точки. Дальше — только спуск, Левушка, только спуск! Кира — максималистка, и для работы это хорошо. Но не для партнерства! Не для партнерства!

Я внимательно, насколько возможно в таком виде, вглядываюсь в ту, что вроде бы говорит такие правильные вещи… которые я даже и опровергнуть не могу! Или правильное — это не всегда верное? И то, что обязательно нужно хотеть?

— В конце концов ты выберешь именно меня, — упрямо продолжает женщина напротив. По-своему красивая женщина. Притягательная. Умная. Даже талантливая. Но мне почему-то нужна другая… другая!

Я молчу. Да и что можно сказать сейчас, чтобы не обидеть ее: любой аргумент будет оскорблением.

— Ты выберешь меня, Стасов, — говорит она. — Потому что именно партнерство тебе и нужно! Это — великая вещь. Я СМОГУ тебя поддержать! Дать толчок. А что сможет она?! Я ее знаю, я слишком хорошо знаю таких, знаю, что могут ОНИ! Она отравит тебе жизнь, Лева, а у нас с тобой не так много ее впереди осталось, этой жизни! А с ней… В конце концов вам надоест скандалить, а потом трахаться, и ты ее бросишь. Или она бросит тебя первой — лично я ставлю на вторую вероятность…

Я встаю, чтобы уйти. Уйти от этого тягостного разговора и от женщины, которую нельзя обижать, потому что она тоже хорошая! Но я ухожу, даже не подсластив пилюлю и ничего не ответив: например, что она во всем права, а я — бездушная, пьяная скотина, которая сама не знает, чего хочет.

Я выхожу из зала со свечами и уютной музыкой, чтобы неверной походкой подняться в комнату, которую я даже здесь, где за мной каждый день прибираются, умудрился захламить. И в которой так и не написал ничего, что намеревался… Но наши намерения очень часто не совпадают с реальностью. С той самой жизнью, где у меня, возможно, больше не будет ничего интересного, но… Жизнь — это не роман. И у нее ВСЕГДА открытый конец. Который зависит только от нашего выбора.

Я буду жить и надеяться, что Кира ко мне приедет. А также, что однажды я прочту повесть и узнаю ее героев. И руку, которая ее написала. Потому что рукописи не горят. И те, кто прошел через ад и вынес оттуда свою живую душу, — не тонут.

Они просто не могут утонуть.

Даже в самом глубоком озере.

И тем более — в жизни.