Тише! Тише! Чш-ш-ш…

Ставится на голосование второй вопрос: о предоставлении Войновичу В. Н. квартиры № 66. Другой кандидатуры будто никогда не бывало. Проголосовали: 110 – «за», один воздержался. Все прошло тихо и скучно. После собрания кто-то сострил, что, пока не разошлись, надо собрать новое собрание, чтобы подтвердить решение этого собрания, которое подтвердило решение предыдущего собрания, которое подтвердило решение еще более предыдущего.

Солнечным днем в середине июля я встретил во дворе нашего управдома. Он подошел ко мне и протянул руку, как равный равному. Я думал, что сейчас он сообщит мне свое воинское звание, партийный стаж и предъявит пенсионную книжку. Поэтому, дав ему немного потрясти свою руку, я тут же выдернул ее, намереваясь скрыться немедленно в подворотне, однако сообщение управдома так меня удивило, что я остановился как вкопанный.

– Ты вот что, – сказал управдом. – Ты чего ж это паспорта не несешь на прописку?

– Да? – сказал я недоверчиво. – Паспорта?

– Ну да, паспорта. Твой и жены.

– Значит, на прописку? – спросил я, глядя пытливо в глаза управдома и думая, нет ли за этим какой-то ловушки. Принесешь паспорта, а тебе вместо штампа «прописан постоянно» тиснут – «выписан». (Кстати, однажды это со мною уже случилось. В ЖКО Бауманского ремстройтреста, где я работал когда-то плотником, мне сделали запись: «Выписан по выезду в г. Баку», и потом в милиции мне было нелегко доказать, что я в г. Баку никогда не бывал.)

– Ну да, на прописку, – сказал управдом, начиная сердиться. – Ордер пришел.

Вы представляете, как медленно лифт поднимал до шестого этажа? Вы представляете, как быстро я летел с паспортами вниз по лестнице? Однако в конторе я не спешил отдать паспорта управдому и попросил предъявить мне ордер. Я долго вертел в руках этот бесценный документ и увидел запись, сделанную на обратной стороне, что моя семья состоит из одного чел.

– Как же это из одного? – спросил я управдома.

– А что, жена уже родила? – спросил он.

– Нет, она пока что не родила. Но и без того, когда она родит, нас пока что два чел., – для ясности показал ему два пальца и подмигнул.

– Так ты ж пойми, – сказал управдом, – я полко… то есть нет. Ты, как глава семьи – понял? – записан на первой странице. Вот: Войнович Владимир Николаевич. А здесь записаны члены семьи, который у тебя пока что один. – И управдом показал мне один палец.

– Да?

После некоторых колебаний я все же отдал паспорта и военный билет, из которого управдом узнал, видимо, с некоторым разочарованием, что я всего-навсего рядовой.

25 июля все было кончено. Паспортистка 12-го отделения милиции, дважды подышав на штамп «Прописан постоянно», оттиснула его на паспортах моем и жены.

– Ну как, – спрашивает лифтерша, – этот-то все еще к вам пристает?

– Да нет, вроде отстал.

– Это ж надо какой! – говорит она чуть ли не с восхищением. – Съездил в Америку, набрался американского духа. Значит, все же отстал. То-то я смотрю, он такой злой ходит. В машину садится злой, из машины выходит злой. И жена ходит злая, ни с кем не разговаривает. Ишь американцы! Я вот говорю, Владимир Николаевич, это хорошо, что у нас советская власть. Все ж таки можно правды добиться. А если бы не советская власть, так этот бы американец о-о!

Крепка в народе вера в советскую власть… Но не будем преувеличивать заслуги последней в данном конкретном случае. В число основных факторов, способствовавших нашей победе над уважаемым, я бы поставил такие: беременность жены, единодушие коллектива и мое собственное упрямство. Идя на этот конфликт, я смирился с тем, что меня в ближайшее время не будут печатать; я готов был к тому, что будущий министр культуры РСФСР запретит мои пьесы, объявив их антисоветскими, вредными или просто порочными[9]; на случай моего выселения я намерен был пригласить иностранных (наши ведь не придут) корреспондентов и, превратив этот скандал в международный, навлечь на себя гнев Комитета госбезопасности[10] – вот какой ценой я привел эту типичную, в общем, историю к нетипичному хеппи-энду. Боюсь, что не каждый нуждающийся в расширении жилплощади согласился бы подвергнуть себя подобному риску. И если бы всесильный Иванько встал на пути нашей прекраснодушной лифтерши (а он бы не постеснялся), я не убежден, что ее вера в любимую власть осталась бы непоколебленной.

Эпилог

С тех пор прошло без малого два года. Вскоре после своего поражения наш уважаемый вновь стал появляться на заседаниях правления. Он был опять мил и приветлив, дружелюбно улыбался своим недавним врагам, принимал активное участие в обсуждении наших местных проблем – менять ли канализационные трубы и ставить ли бачки для пищевых отходов на лестничных площадках и, голосуя вместе со всеми за то или иное решение, скромно поднимал всю пятерню, а не один только согнутый палец.

С тех пор как Турганов перестал быть Фигурой районного масштаба, не слышно что-то стало во дворе его зычного голоса.

Вера Ивановна держится скромно, так же как и супруг ее, китаист Эйдлин. Я не знаю, удалось ли ему издать свой китайский роман, думаю, что удалось, почему бы и нет.

У Козловского в Гослитиздате вышел сборник его каламбуров.

Полковник Емышев от огорчения украл двести казенных рублей, но, пойманный с поличным, вынужден был их вернуть и уйти с работы во избежание более серьезных последствий. Несмотря на убытки, которые он постоянно терпит с тридцать второго года.

Борис Грибанов, как уже указывалось выше, побывал за океаном, где, не знаю, насколько успешно, рекламировал нашу литературу.

Мелентьев стал министром культуры РСФСР.

Недолго задержался на прежней должности и наш уважаемый. Перейдя на службу по Министерству иностранных дел, он на очередной шестилетний срок отбыл в Соединенные Штаты. Уезжая, он, говорят, позвонил нашему новому председателю, попрощался, сказал, что сожалеет о происшедшем, что Турганов втянул его в эту историю и опозорил перед коллективом. (Вот видите, во всем виноват Турганов. Это он дрыгал ножкой нашего уважаемого и его языком говорил: «Они у меня еще все попляшут».) Теперь уважаемый представляет нашу великую страну в Организации Объединенных Наций. Не знаю, как именно он это делает. Клеймит ли позором израильскую военщину, выступает ли в защиту греческих узников, вскрывает ли агрессивную сущность блока НАТО. Думаю, однако, что у него все же остается немного времени и денег, чтобы пошуровать по манхэттенским магазинам насчет нового оборудования для своего гнездышка. Ведь мы живем в быстро меняющемся мире, и вполне возможно, что прежнее оборудование уже устарело. Может, в Манхэттене торгуют уже унитазами новейшей конструкции. Какими? Моей фантазии не хватает, чтобы вообразить, что там, на Западе, могут придумать. Может, какие-нибудь унитазы стереофонические или такие, которые перерабатывают поглощаемое ими сырье в чистое золото? Там, на Западе, в жажде наживы до чего только не додумаются!