– Почему бы и нет? – сказала она игриво. – Раз вы ко мне не приходите, я пришла к вам сама! Знаете, мне следовало бы на вас рассердиться. Мы много дней путешествовали вместе, вы не отходили от меня ни на шаг, но, как только мы вернулись, вы исчезли, и я вас больше не вижу. С вашей стороны это нехорошо…

Пунцовый от смущения, Жак не знал, куда себя деть. Стоявший позади него невысокий человек с большим носом, украшенным очками, вытягивал шею, чтобы рассмотреть Катрин из-за широких плеч молодого человека.

– Я не помешала вам, по крайней мере? – добавила Катрин, подойдя еще ближе и показывая, что она хочет войти.

Жак пропустил ее, и монах, низко поклонившись, заявил, что он тотчас же уходит.

– Вы мне совсем не помешали, – пробормотал наконец бедный капитан. – Я… я… я только что писал письмо моей матери, а отец Августин помогает мне писать письма: я сам в этом не очень силен.

– Я знаю, – сказала Катрин, снова улыбнувшись. – Вы отважный человек, вы предпочитаете шпагу, а не перо. У вас здесь так мило… так мило!

На самом деле в комнате был страшный беспорядок. Мебель была красивой, обои свежие, но одежда, оружие и бутылки валялись повсюду. На столе, за которым секретарь писал письмо, были разбросаны бумаги, грязная посуда и стоял кувшин с вином, стенки которого были покрыты капельками воды, что говорило о том, что его только что достали из колодца. Постель была не убрана, и Катрин отвела от нее глаза. И, несмотря на распахнутое окно, выходящее во двор, в комнате было очень жарко.

– Моя комната недостойна принимать вас! – воскликнул молодой человек, приходя в себя. – И мой внешний вид…

– Будет вам, оставьте. Вам так идет. В такую жару…

Капитан действительно был одет в доходящие до колен зеленые облегающие штаны. На нем была рубашка из тонкого полотна, распахнутая до пояса. Но Катрин сказала себе, что он ей больше нравится в таком виде, чем в парадной форме или в латах. В этой небрежной одежде он выглядел как здоровый и крепкий молодой крестьянин, и слабый запах вина и пота, исходивший от него, не был ей неприятен. Указывая на кувшин с вином, Катрин сказала:

– Вы должны меня угостить. – Она присела на кровать. – Я умираю от жажды, а содержимое кувшина кажется таким прохладным…

– Это вино из Мерсо.

– Ну что ж, налейте мне вина из Мерсо, – сказала она с обезоруживающей улыбкой. Он поспешно встал на колени и подал ей стакан, полный вина, который она выпила маленькими глотками, не сводя с него глаз. Похоже было, что он совершенно оправился от своего удивления, но его восхищенный взгляд показывал молодой женщине, что ему все еще не верится в свою удачу.

– Почему вы так на меня смотрите?

– Я никак не могу осознать, что я не сплю… что это вы здесь, рядом со мной… в моей комнате.

– Почему бы мне здесь не быть? Мы с вами добрые друзья! М-м-м… У вас приятное вино! Немного коварное, может быть. У меня уже слегка кружится голова. Мне лучше здесь не оставаться.

Она поднялась, но, едва встав, вскрикнула, поднесла руку ко лбу и зашаталась.

– Но… что это со мной? Боже мой!.. Так смешно…

Она чуть не упала, и Жак, резко встав, подхватил ее в охапку и усадил, не отпуская.

– Ничего, – сказал он успокаивающим тоном. – Жара… и вино! Оно очень холодное. Холод был вам приятен, и вы его пили немного быстро.

– Но… мне так хотелось пить. О! Это ужасно, я задыхаюсь…

Катрин дрожащими руками расстегнула корсаж, как будто тонкий панцирь из зеленого шелка, и без того низко вырезанный на груди, слишком стягивал ее. Жак быстро понял ее намерения и, слушаясь только своего желания помочь ей, стал быстро расшнуровывать платье, в то время как Катрин делала вид, что она теряет сознание, откинувшись назад, на смятое одеяло. От этого движения перед носом растерявшегося молодого человека выглянули из своих голубых гнезд две приятные округлости, аромат которых ударил Жаку в голову сильнее, чем вино из Мерсо. Несчастный юноша совсем потерял рассудок. Забыв, что недомогание Катрин его очень обеспокоило, он крепко сжал ее в своих объятиях и стал покрывать поцелуями обнаженную грудь, шепча бессвязные слова.

Катрин наблюдала за ним сквозь полуопущенные глаза и позволила ему наслаждаться собой несколько секунд. Но нужно было прекратить эксперимент, пока она сама не потеряла голову, что вполне могло случиться, поскольку Жак был молод, приятен собой, хотя и не очень красив, но крепок, как молодой дуб. Она глубоко вздохнула и оттолкнула молодого человека с силой, которая показалась бы ему странной для ослабевшей женщины, если бы он был хладнокровен. Но о хладнокровии не было речи, Жак потерял всякое соображение!

Когда Катрин поднялась, он захотел снова ее обнять, но она мягко его отстранила, искусно изобразив смущение.

– Что со мной?.. Боже мой… я вспомнила, я потеряла сознание. От этой жары… и от этого вина! Простите меня, мой друг, – она коварно подчеркнула слово «друг», – я так плохо себя вела. Обычно я не теряю сознания…

Но он ничего не слышал. Стоя на коленях перед ней, он сжимал ее руку и смотрел умоляющим взглядом.

– Не уходите еще! Останьтесь… Отдохните немного. Если бы вы знали, что значит для меня ваше присутствие…

Она высвободила руку и, несмотря ни на что, мягко оттолкнув его, встала и сделала несколько шагов по комнате.

– Я знаю, мой друг, я знаю, – сказала она умирающим голосом. – Вы мой самый лучший друг. Держу пари, что, пока мне было плохо, вы ухаживали за мной со всей тщательностью, на какую вы только способны. Мне уже лучше…

Он все еще стоял на коленях у кровати, но не мог себе представить, что она уходит, ускользает от него, тогда как он был так близок к осуществлению своей сладостной давнишней мечты. Он встал и подошел к ней с протянутыми руками.

– Вы не уйдете сейчас, – сказал он с улыбкой. – Вы еще так слабы… и еще так жарко.

Катрин покачала головой:

– Не искушайте меня. Мне нужно возвращаться. Я даже не знаю, который час.

– Еще не поздно. Выпейте еще немного вина, – коварно предложил Жак, – это вам поможет. И потом, вы мне еще не рассказали, что привело вас ко мне.

Катрин, направлявшаяся к двери, обернулась:

– Мне больше не хочется пить, а ваше вино так коварно, мой дорогой Жак. Что касается того, что я хотела вам сказать…

Она помолчала, лукаво ему улыбнулась, затем добавила своим нормальным тоном, полным иронии и предательски нежным:

– Я хотела лишь добавить кое-что для сообщения монсеньору Филиппу о мадам де Бразен. Я думаю, что теперь вам будет о чем написать длинное и интересное письмо герцогу – о том, что вы понимаете под дружбой… и помощью упавшим в обморок дамам. На вашем месте я бы позвала отца Августина. Или вы предпочитаете, чтобы я сама написала это письмо? Вы знаете, у меня очень хороший слог. Мой дядя Матье утверждает, что я пишу лучше, чем бенедиктинцы.