Шрифт:
Интервал:
Закладка:
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
— Я что-то плохо расслышал, — проворчал Главный.
— Теперь уже и вертится, — учтиво повторил я.
— Что ты там плетешь?..
Шеф задумался. Скорее всего о том, каких еще ждать от них пакостей.
— Вот как. И что же — опять стройная теория?
— Это как водится. Компания там довольно пестрая, но из самых отчаянных — один итальянец. Вот с таким воротником. Он еще затеял как с башни железяками кидаться, полгорода перепугал.
— Так надо поучить манерам, — сухо посоветовал Главный. — Воротник впрочем, можно оставить.
— Да если б он был один! А то выискался хитрый поляк: написал книжечку да и помер. С него теперь без толку спрашивать, зато итальянец постарался, растрезвонил, где только мог.
— Словом, прошляпили, — заключил Главный.
— Простите, шеф. Мы все надеялись, что они сами это дело вот-вот уладят. Ведь судили воротника-то. Отрекся!
— То есть как это отрекся? Что же у него — семь пятниц на неделе?
И в глазах шефа мелькнула тень разочарования.
— Отрекся, шеф, уломали. А за порог вышел и говорит: мол, все-таки она вертится. Я так и сел.
— Ах, все-таки, значит, вертится! — подхватил Главный. — Что я в них ценю, так это постоянство. Стало быть, волчком?
— И вокруг Солнца.
— Что?
Выходит дело, я успел наябедничать только наполовину.
— Вокруг Солнца, — подтвердил я.
Шеф посерьезнел и, глядя в потолок, стал прикидывать детали:
— Ага. Круговые орбиты не подойдут, нужны эллиптические. И светило лучше не в центр, а в фокус. С эпициклами мы, выходит, перемудрили, они сами собой выписываются. Ты только подумай, все сходится! М-да… Жаль будет молодцов.
Я собрал все свое мужество и сказал, холодея:
— Там, шеф, вот что еще. Они зрительных труб понастроили и смотрят в них до тринадцатой сферы. А мы сроду дальше седьмой не крутили. Не доходили руки.
— Как это не крутили? — загремел Главный. — Что значит «не доходили»? Может быть, ты забыл своего предшественника?
Помню, подумал я. И еще с десяток других. А вслух сбивчиво залепетал:
— Так не поступало же указаний… То есть, конечно, и снизу, каждый на своем месте… Но ведь вечно напутают, и не хватает… Хотя не снимает ответственности.
— Уйди, — отрубил Главный. — Уйди с глаз долой.
Это было как раз то, что я надеялся услышать.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Наутро я не узнал кабинет шефа. Он походил одновременно на келью чернокнижника, часовую мастерскую и лавку детских игрушек. Всюду громоздилась хитроумная механика, все летало, сверкало и лязгало.
— Будем перестраиваться, — заявил шеф, вытирая руки о полы бархатного камзола. — Запоминай. Эти колеса уберешь, эти шпильки тоже долой. Планеты запустишь по эллипсам. Там на столе тетрадка с параметрами орбит. Другая — для комет и астероидов. До них тоже скоро докопаются, так уж лучше одним махом. Можешь приступать. Впрочем, погоди…
Он направился в тот угол кабинета, где сияла сфера неподвижных звезд, единственно уцелевшая в его ночных космогониях. Немного постоял, задумчиво поглаживая сферу и прислушиваясь к доносящейся изнутри хрустальной мелодии, и вдруг одним ударом рассыпал ее в сверкающую пыль. Я только ахнул.
— Нам нельзя быть непоследовательными, — пояснил он, тщательно отряхиваясь. — Да иди же ты, работай. Пусть все летит и вертится. Повторяю: все.
— Куда? — спросил я. Не спросил даже, а закричал. Потому что бывают моменты, когда и нашему брату жизнь становится в копейку.
— Там разберемся, — честно сознался шеф. — Я в них верю.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
3.⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
— Повтори, — глухо процедил шеф. Таким свирепым я его прежде не дидел.
— От… от… Не могу, шеф. Язык не поворачивается.
Шеф молча подался в мою сторону. У меня сразу получилось:
— От обезьяны, шеф. Только я…
— Помолчи.
Он как-то сразу обмяк и грузно обвис на подлокотниках кресла. Я бесшумно выдохнул, стараясь о себе не напоминать.
— Стыд-то какой, — вымолвил он наконец. — Чтобы из криворотой мартышки и вдруг — на тебе, венец творения! Я не говорю об элементарной благодарности, но где же их хваленая логика?
— Что касается исходного вида, шеф, то они предпочитают шимпанзе. И не вдруг, а постепенно. Они теперь помешались на эволюции.
— Эволюция? — оживился Главный. — Что-то новенькое.
— Французская выдумка. Я в этом пробовал разобраться. Если, к примеру, взять дождевого червя и вместо него сразу подсунуть африканского носорога, то все увидят, что их надули. Но если тот же фокус растянуть надолго, то никто не заметит. В этом вся штука: кто видел червяка — все давно вымерли, а кому встретился носорог — тому некогда рассуждать о всяких пустяках.
— И сколько же на эти фокусы надо времени?
— Они говорят, миллиарда лет должно хватить.
Шеф тихо присвистнул:
— Вот уж, действительно, нахалы. Где ж они возьмут миллиард? — Он что-то прикинул и сказал твердо: — Нет, столько не дам. Пусть не надеются.
— А если меньше, то они опять парадоксов навыдумывают. В этой их эволюции промежуточных звеньев не хватило, так они всю землю перерыли.
— Нашли что-нибудь?
— Найдут. Вы же в них верите.
— Найдут, — повторил шеф. — Докопаются.
Он вышел из-за стола. На нем оказались линялые джинсы, кроссовки и майка с картинками.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
На следующий день я едва протиснулся в кабинет Главного, доверху забитый книгами. Сам он сидел за столом, скрытый горой рукописей.
— Прошлый раз, — сказал шеф, — мы с перигелием Меркурия промахнулись. Они сто лет головы ломали. Однако нашелся толковый малый, придумал, как вывернуться. Только тебе придется поработать.
По извиняющейся интонации, столь редкой в его голосе, я понял, что работы хватит.
— Вот здесь, — шеф раскрыл мудреный журнал, — сказано, как искривить пространство, а заодно и время. То есть сказано, что в конце концов должно получиться, а как это сделать, ты и сам сообразишь. Начало сдвинешь на десяток миллиардов лет назад. Чтобы не мучиться парадоксами, устроишь большой взрыв.
— Это из-за одного паршивого Меркурия?
— Дешевле не получается. — Шеф неожиданно притянул меня за лацкан и, зачем-то озираясь по сторонам, зашептал в самое ухо: — Вот еще за чем последи: если где у какого тела материи отнимется, то чтоб у другого столько же и прибыло. Не больше и не меньше. У них сейчас с этим строго.
Он властно отстранил меня и вернул лицу обычное выражение.
— У нас