В гостиную не вошел, топтался на пороге.

– Объясните, пожалуйста, – попросил Егор, ткнув пальцем в экран, где в стоп-кадре застыла изуродованная детская головка. – Что это?

– Это телевизор, – сказал коридорный, – Если желаете, заменим на более крупный экран.

– Я не про то. Почему они все говорят по-английски?

Коридорный, в свою очередь, озадачился и сделал два шага вперед. Внезапно его печальное лицо прояснилось.

– Понимаю. Не всем гостям нравится. Администрация уже позаботилась об этом. Ведутся переговоры с немецкой фирмой "Телефункен". О подключении ихнего канала.

– А если я хочу послушать чего-нибудь по-русски?

– Шутите? Зачем вам это? Ничего хорошего все равно не скажут. Матерщина одна.

– И то верно. – Егор вырубил экран. – Вам-то что нужно?

Коридорный встрепенулся, на губах возникла добрая улыбка, как у старого моржа.

– Наш отель располагает большим набором услуг для развлечения гостей. Особенно если кто желает остренького… В мои обязанности входит ознакомить, так сказать… В прейскурант, сами изволите понимать, некоторые услуги не вписаны.

– Из-за налогов?

Коридорный склонился в легком поклоне.

– Имеет место и это, зачем скрывать… Так что ежели есть желание…

– Перечислите, пожалуйста.

Вместо перечисления служитель неожиданно хлопнул в ладоши, и в полуоткрытую дверь впорхнули две совсем юных девчушки в коротеньких черно-белых гимназических платьицах, за ними прибежал мальчуган лет десяти, рыжий, шустрый и голубоглазый. Вся троица под внезапно загудевшую откуда-то сверху музыку исполнила быстрый зажигательный танец и застыла посреди ковра в позе раскоряченных лягушек. Шесть наивных детских глаз уставились на Егора с непонятной, трогательной мольбой.

Он судорожно допил пиво. Спросил:

– Это что?

– Наша фирменная ночная услуга, – отрекомендовал коридорный вдруг задорно зазвучавшим голосом, – Трио бандуристов. Разумеется, на любителя… Ежели, допустим, легкая бессонница, усыпят кого угодно.

– Кыш! – Егор махнул рукой, отгоняя наваждение.

Детишек будто ветром сдуло.

– В принципе, – не смутившись продолжал коридорный. – Дамский товар держим на любой вкус, самый взыскательный. Любой комплекции, а также национальной принадлежности. Цены ниже средних. За барышом не гонимся. Нам главное, удовлетворить гостя.

– У меня невеста, – сказал Егор. – Мне женщины ни к чему.

– И это поправимо, – коридорный уже передвинулся в центр гостиной, глубокомысленно хмурился, превратившись из обыкновенного изворотливого гостиничного клерка в серьезного, философски настроенного человека, готового угодить не только делом, но и советом. – На цокольном этаже прекрасное казино, с приличными ставками. Отбор гостей только положительный.

Никакого уличного сброда, за этим строго следим…

Имеется сауна, бильярдные, клуб холостяков, а также морозильник.

– Морозильник?

Служитель неожиданно хихикнул в кулачок, стушевался и движением бровей вернул на лицо выражение глубокой, доброжелательной озабоченности.

– Не уверен, что вам это подойдет.

– И все же… Что такое "морозильник"?

– Там опять дамы… Немного садизма, немного хорошей музыки и вина. Все пристойно, без перебора. Летальных исходов не зарегистрировано. Во всяком случае, в этом месяце.

– Скажите, пожалуйста, уважаемый, вы где работали до отеля?

Вопрос оказался для коридорного неприятным, он гордо вскинул голову.

– У вас, извиняюсь, какие-то претензии?

– Чистое любопытство. У вас речь характерная, нравоучительная.

– Да, представьте себе, служил директором одной из московских школ. И не стыжусь этого.

– Чего же тут стыдиться, – удивился Егор. – Я сам давно ли мечтал быть студентом… Что ж, спасибо за информацию, но мне сегодня ничего не надо. Лягу спать.

– То есть никаких распоряжений?

– Совершенно никаких.

Бывший директор, похоже, растерялся, с минуту еще маячил в гостиной, качая головой и бессмысленно разводя руками, и лишь затем, пожелав спокойной ночи, удалился.

– Пока не повидаю Анюту, ничего делать не буду, – упрямо сказал он Мышкину, который сидел перед ним, развалившись в кресле, как на нарах, скрестив ноги, бодрый, улыбающийся.

Час назад Мышкин ввалился в номер, разбудив Егора дубовым стуком в дверь. Егор открыл полусонный, накинув халат на голое тело, – и едва признал гостя. На Мышкине был ослепительно-желтый парик, половину рожи закрывали роскошные, тоже рыжие и явно приклеенные усы, только по родному бельму да по перебитому в трех местах шнобелю Егор угадал, кто такой.

– Ну-ка, ну-ка, – радостно загудел Харитон Данилович, – покажись, сынку, какой ты стал. О, вижу, заматерел, забурел, поднакачал мослы, постарался Питоша…

А в башке, поди, все такая же карусель?

Насколько Егор помнил, материн сожитель прежде не склонен был к такому бурному проявлению чувств.

Вдобавок его покоробило, когда Мышкин, ни слова не говоря, попытался ткнуть ему кулаком в живот: еле успел увернуться. Но все равно он был рад.

За те годы, что провел в Угорье, Егор часто думал об этом человеке, пытаясь понять, какая в нем тайна. С виду мужик как мужик, крепко сбитый, немногословный.

В сущности, невежественный, малограмотный, хотя много странствовал и от жизни, конечно, нахватался ума.

Но откуда же в нем такая сила, которая всех окружающих всегда подавляла, да и на юного Егорку действовала: когда Мышкин к нему обращался за каким-нибудь пустяком, он непроизвольно настораживался, напрягался, хотя причин для этого не было. Мышкин никого не пугал и не совершал бессмысленных, злобных поступков.

Теперь-то, пожалуй, Егор знал ответ, и Жакин этот ответ косвенно не раз подтверждал. Такая сила, как у Харитона, это всего лишь – дар Божий, как талант, как красота. В нем присутствовала тихая мощь, как в природе, разлитой вокруг нас, и такая же, как в природе, в нем таилась способность к самообновлению и мгновенному разрушительному взрыву. Подобные люди редки, и им почему-то хочется угождать, хотя они этого вовсе не требуют. Жакин, дорогой учитель, точно так же устроен, с тем же даром природной мощи. И про себя Егор знал, что будет таким же. С той разницей, что Мышкин свою природную силу не контролировал, слепо подчинялся ее неожиданным прихотям, а Егор надеялся, что сумеет направить тайную энергию по высшему, предначертанному пути. Другого ему не дано. Он спаситель. Плохо ли, хорошо ли, но это так.