– Я зол.

– И ты будешь злиться, но я скажу вот что. У тебя, как у наркомана, есть одно преимущество.

Сомневаюсь в этом.

– И какое же?

– Ты понимаешь, что значит иметь проблему, болезнь, которую тебе трудно контролировать, и ты знаешь, каково это – отчаяться найти кого-то, кто поймет и простит тебя, когда ты напортачишь. Ты знаешь, как ненавидеть болезнь, но не человека.

Я крепко зажмуриваюсь, и мой затылок ударяется о стену позади меня. Гнев давит на меня с такой силой, что я удивляюсь, почему все еще сижу прямо.

– Не обижайся, но я действительно не хочу этого слышать.

– Если я правильно помню твои истории… – Нокс продолжает так, словно не боится зайти туда, куда мне не хочется никого пускать. – Кто-то в твоей жизни уже показал тебе это.

Вероника.

Она и глазом не моргнула, когда я поделился с ней своим секретом, и она помогла мне, когда я снова хотел прыгнуть.

– Может быть, – говорит Нокс, – просто, может быть, Бог поместил этого человека в твою жизнь, зная, что придет время, когда ты понадобишься, чтобы вернуть ту же поддержку кому-то другому.

Я резко поворачиваю голову в его сторону, когда ярость пронзает меня насквозь.

– Разве ты не слышал, как я сказал, что мама приводила незнакомых мужиков в наш дом посреди ночи? Что кто-то из этих людей прокрался в спальню моей сестры? Что ее крик – единственное, что могло защитить ее? Или ты пропустил мимо ушей тот факт, как мама лгала мне о деньгах?

– Ты злишься? – спрашивает Нокс.

– Злюсь? Я в ярости.

– Хорошо. Тогда, может быть, ты перестанешь позволять ей делать это и окажешь какую-то помощь?

Я морщусь.

– Не я вливаю алкоголь ей в глотку.

– Ты вмешиваешься и убираешь за ней, а потом играешь ее роль, когда она не может.

– Она моя мать, – выплевываю я. – А вон там моя сестра. И что же мне теперь делать? Бросить их?

– Нет, – медленно произносит Нокс, – но тебе нужно начать смотреть на то, как ты справляешься со своими отношениями. Так же, как я должен был оценить свои отношения с родителями. Делаю ли я то, что сделает их счастливыми, или я делаю то, что поможет им стать лучше? Мы хотим, чтобы люди, которых мы любим, были счастливы, но есть разница между мгновенным удовольствием и долгосрочным счастьем. Долгосрочное счастье значит, что вы делаете вещи, которые не заставляют их чувствовать себя хорошо сейчас. Но окупятся потом.

Я смотрю на пустой бассейн и пытаюсь представить, как бы он выглядел с мерцающей водой.

– Я так долго заботился о ней, что не знаю, как остановиться.

– Тебе нужно найти свой голос.

Я качаю головой, ничего не понимая.

– Каков первый шаг на собрании созависимых и анонимных алкоголиков?

– Признать, что мы бессильны перед алкоголем и что наша жизнь стала неуправляемой.

– Ключевое слово для тебя сейчас – «признать».

Разочарование пробегает по моей спине.

– Да, я это признаю.

– Не мне, ты должен сказать всему миру. Один из самых больших пороков алкоголизма – это молчание. Скольким еще людям ты рассказал о своей маме, кроме меня?

=Никому.

Говорить людям.

Моя мать – алкоголичка.

=Поверят ли они мне?

Может быть.

=А может, и нет.

Но мне нужно начать жить для себя.

СОЙЕР: Я не прыгал. Подумал, ты будешь волноваться».

Я: Я волновалась. Я рада, что ты написал мне, и рада, что ты не прыгнул. Как твои дела?»

СОЙЕР: «Моя мама – алкоголичка».

Я: «Мне очень жаль».

СОЙЕР: «Я знаю».

Я: «Я люблю тебя».

СОЙЕР: «Я люблю тебя».

Я: «Я не хочу тебя отталкивать».

СОЙЕР: «Тогда не отталкивай. Мне надо идти. Я напишу тебе, когда смогу».

Мы переписывались сегодня утром, а потом я пошла в школу без него. Сильвия храбро покинула своих друзей за обедом, чтобы посидеть со мной. Все уставились на нас, и многие обсуждали это событие. Я же решила, что мы друзья, раз она вела себя так, будто ей наплевать на чужое мнение, и села со мной.

– Ты знаешь, что происходит с Сойером? – спросила она. – Его нет в школе, и он не отвечает на сообщения. Более того, его телефон отключен. С прошлой весны он изменился. Мы с Сойером, конечно, не всегда сходимся во взглядах, но он мой друг, и мне не все равно.

– Кое-что я знаю, но не все.

– Может быть, ты расскажешь мне то, что знаешь?

Мне бы очень этого хотелось, но я ему предана.

– Это его дело – рассказывать.

Сильвия недовольно поджимает губы, но отвечает:

– Что ж, я могу понять. И уважаю тебя за это. Ты можешь хотя бы сказать мне, в порядке ли он?

Мне хочется сказать, что с ним все хорошо, потому что именно так поступают люди, но мне… надоело врать.

– Нет. Ему нужны его друзья.

– Тогда хорошо, что у него есть мы. – С полным подносом еды в руках Мигель опускается рядом с Сильвией.

– Вы ему действительно нужны, – соглашаюсь я.

Лицо Мигеля искажается, когда он встряхивает шоколадное молоко.

– Я же сказал «мы», амига[16]. Если только ты не планируешь свалить.

Сильвия и Мигель смотрят на меня, ожидая ответа. Я правда планировала свалить.

– Я с вами.

С вами… Не отталкиваю…

Это странное чувство. Немного пугающее. Немного волнующее. И теперь мне немного грустно, что Сойера не было рядом, чтобы испытать это со мной.

– Как прошел твой день? – папа вытаскивает меня из мыслей, ставя на стол гамбургеры и картофель фри, которые он приготовил на ужин.

– Нормально.

Папа сидит и ничего не говорит, когда я кладу свой мобильный рядом с тарелкой, но смотрит на ноутбук, который я только слегка отодвигаю. Он знает, что я надеюсь на звонок или сообщение от Сойера, но ему не нравится, что я делаю уроки во время ужина.