– Когда я окажусь на суку, ты сможешь попрощаться с сокровищами навсегда, – хрипло сказал он Черному Биллу.

Но тот тоже был парень не промах.

– Ты меня знаешь, Веселый Дик, – сказал он в ответ. – Я люблю золотишко, но не оно главное в моей жизни. Если даже мне не видать карты, то уж на твои вяленые на солнышке мощи я налюбуюсь досыта!

Пираты опять захохотали. Уильям почти физически ощутил, как натянулась готовая порваться струна. Кроуфорд медленно обвел взглядом жестокие физиономии с разинутыми от алчности ртами и невидящими глазами убийц, вздохнул и сказал:

– Ну, будь по-твоему, Билл! Иногда мне тоже начинает казаться, что не золото главное в жизни. Я, пожалуй, отдам тебе карту. Но мы пойдем за ней вдвоем...

– Ты будешь без оружия! – быстро сказал Билл.

– Ты тоже, – ответил Кроуфорд. – И еще вы отпустите этого юношу. Немедленно.

– Ишь, хитрец! – покачал головой Черный Билл. – Сделаем не так. Этот цыпленок побудет здесь до нашего возвращения. Если мы вернемся с картой, уйдете оба целыми и невредимыми. Ты знаешь, что я слов на ветер не бросаю.

Несколько мгновений они, как два бешеных быка перед броском, сверлили друг друга глазами. Потом Кроуфорд снял через голову перевязь и положил шпагу на кровать.

– Уильям, – сказал он спокойно, и в уголке его прищуренного глаза мелькнула улыбка. – Мы обязательно вернемся. А ты пока постереги моего Харона. Ему сегодня и так пришлось несладко.

Соглашаясь с хозяинам, собачонка завыла.

Карибское море. Тортуга

На следующий день после того, как «Черная стрела» бросила якорь в гавани, наемный экипаж доставил мадам Ванбъерскен и месье Франсуа де Ришери к губернаторской резиденции.

Помощник губернатора Тортути с большим пиететом[86] отнесся к появлению на острове капитана военного фрегата шевалье Ришери. Лукреция категорически не пожелала, чтобы Абрабанель сопровождал их, да и сам он не ипытывал особого желания встречаться с настроенным против голландской Вест-Индской компании сановником. Вместо этого он тут же отправился выяснять, не хотят ли плантаторы тайком вступить в сделку с голландцами и насолить таким образом своему командору. Дело в том, что нынешний губернатор продолжал неблагодарную экономическую политику своего предшественника и ради поощрения торговли с Францией запрещал торговать с чужестранными негоциантами на местах. Тем самым он поставил большинство плантаторов в унизительную зависимость от прихотей французских капитанов, в первую очередь заботящихся о личной выгоде и об интересах своих друзей.

– Прошу прощения, господин капитан, но... Все дело в том, что после завтрака губернатор для укрепления здоровья совергпает непродолжительный моцион[87] в саду и не терпит, когда его беспокоят, – пояснил он срывающимся от волнения голосом.

– Никаких моционов, – тоном, не терпящим возражений, заявил шевалье и показал секретарю запечатанный знаменитым красным сургучом бумажный пакет. – Здесь предписания его светлости Кольбера, морского министра Франции. Я должен вручить их лично без всяких отлагательств.

Секретарь еще раз оглядел капитана и сопровождающую его красивую даму и поклонился.

– О, конечно... Тогда я осмелюсь... Господа, покорнейше прошу подождать, пока я разыщу господина губернатора и приведу его... Я не заставлю вас долго ждать...

– Можете не утруждать себя, – произнесла дама с улыбкой. – В саду это даже мило. Проводите нас с капитаном прямо туда – мы поговорим с губернатором под сенью пальм.

Секретарь не посмел ослушаться. Втроем они направились в сад, разбитый позади губернаторского дома. Оглядываясь на ходу, Лукреция посчитала, что жилище господина де Пуанси – настоящий оазис среди уродливых построек порта и окружающих его жалких трущоб. Обетованная земля флибустьеров не пришлась ей по душе, тем более что пока она не заметила на ней никаких следов Веселого Дика.

Итак, сей Terra Incognita[88] Карибского моря правил некий шевалье с испорченным зрением, преемник и, по слухам, родственник прежнего губернатора д'Ожерона, месье де Пуанси. Этот толстый, рано полысевший господин самой Натурой был предназначен для благодушного распределения налогов на прибыль, каперских патентов и вечной лести, поскольку обладал удивительно остро развитой способностью разбираться в слабостях менее одаренных натур. В силу сложившихся обстоятельств у него не сохранилось ничего похожего на совесть, и он имел лишь одно твердое убеждение – глубоко укоренившуюся в его сердце ненависть к Голландии. Он держался пиратского кодекса чести, довольно весело проводил время и больше всего на свете боялся нарушить шаткое status quo[89].

Лукреция и капитан застали господина де Пуанси под лимонным деревом, вокруг которого, опираясь на трость с набалдашником в виде вороньего клюва, он и прохаживался в глубокой задумчивости, то ли внимая пению тропических птиц, то ли изучая цветочный ковер под ногами.

На самом деле губернатор размышлял о том, что неподалеку, в бухте Ла Монтань, был замечен корабль Черного Билла «Месть». Это обстоятельство не могло не расстроить его сиятельство. Разумеется, губернатор давно уже воспринимал как данность, что на его земле собиралось самое своеобразное общество, какое только можно себе представить. Он даже получал немалую от того выгоду. Ни один пират не мог обойти уплату особой портовой пошлины, учрежденной еще господином д'Ожероном, не рискуя лишиться стоянки и расположения губернатора. Не нарушал заведенного порядка и сам Черный Билл, но это было единственной уступкой заведенным порядкам с его стороны. В остальном он был совершенно непредсказуем, и его появление на острове почти всегда кончалось драками, поджогами и поножовщиной. Из-за этого Черного Билла не любили даже среди пиратского братства. Уже накануне соглядатаи доложили де Пуанси о том, что Черный Билл на Тортуге и кого-то усиленно ищет. Его люди подобно муравьям рассыпались по всем окрестным селениям, по всем постоялым дворам, по всем бухтам и гаваням. Такая активность могла означать только одно – Черный Билл собрался сводить счеты с кем-то не угодившим ему. Губернатор де Пуанси даже знал, с кем намерен поквитаться Билли. История о ссоре между Черным Биллом и его квартирмейстером, поднявшим мятеж на судне и покусившимся на место капитана, была известна по всему Карибскому морю. Что в этой истории было правдой, а что выдумкой, де Пуанси мало интересовало. В сущности, он ничего не имел против того, чтобы два этих негодяя отправились в адские вертепы, но массовая стычка могла нарушить хрупкое перемирие и привести Бог знает к каким последствиям. Губернатор также был осведомлен, что еще раньше Черного Билла на Тортугу прибыл его кровный враг – прибыл на потрепанном флейте и, уединившись в безлюдной бухте, принялся за его ремонт. Каковы были планы Веселого Дика на будущее, де Пуанси не представлял, но считал, что шансов избежать дуэли с Пастором у бывшего квартирмейстера практически не имеется. Пушки Черного Билла могли разнести лежащее на боку беспомощное судно в щепки, да и команда у Пастора была гораздо опаснее и многочисленнее, чем у Веселого Дика. В одном они были схожи – у обоих мозги набекрень, и как только эта парочка схлестнется между собой, неприятностей не оберешься. Губернатор уже подумывал о том, не подослать ли ему к Веселому Дику каких-нибудь головорезов, чтобы разрубить этот гордиев узел к общей пользе. Или, думал губернатор, может быть, заманить его под каким-нибудь предлогом в тихое место, да и приказать солдатам упрятать его в тюрьму до тех пор, пока Черный Билл не отвалит от острова. Оба плана де Пуанси не нравились по разным причинам, и он продолжал ломать голову над тем, как же ему поступить, как вдруг перед ним на дорожке возникла женщина ослепительной красоты, которую сопровождали морской офицер и его собственный секретарь, выглядевший необычайно взволнованно.